Книга Совесть негодяев - Чингиз Абдуллаев

— Это упрек?

— Это просто констатация. Так где вы работали?

— В Восьмом главном управлении КГБ. Вы знаете, что этотакое?

— Знаю. Связь и шифровальная служба.

— Верно.

— Вы отвечали за какое-то конкретное направление?

— Я возглавлял специальную группу по расшифровкесообщений особо важных агентов КГБ. Доступ к этим документам могли иметь толькостаршие и высшие офицеры КГБ. С личного согласия Председателя КГБ.

— Значит, — вдруг очень медленно сказалДронго, — там списки не только внутренней агентуры.

Иваницкий, сделав страшное лицо, огляделся. Затем, чутьуспокоившись, кивнул головой. Но ничего не сказал.

«Господи, — с ужасом подумал Дронго, — значит, тамсписки лучших агентов КГБ, в том числе и зарубежных. За этими списками будутохотиться все спецслужбы мира. Такая информация стоит не миллион, а миллиарддолларов».

— Я вас понял, — сказал Дронго, — правда, выне ответили на мой вопрос. У вас достаточно много единомышленников?

— Не очень, — весьма неохотно выдавил Иваницкий.

— Вас уволили не сразу? — понял Дронго, вспоминаярассказ Родионова.

— А вы как думаете? — нервно дернулсяполковник. — Разве можно сразу уволить человека, ответственного за связь ссамыми ценными агентами КГБ последнего десятилетия?

— Вы подали рапорт сразу?

— В день отставки Шебаршина. Когда Бакатин понес схемув американское посольство, я отказался выходить на работу. Меня хотели дажеарестовать.

— И чем это кончилось?

— Конечно, не уволили. Я был слишком ценный специалистВосьмого управления. Мне удалось уволиться только в начале девяносто третьего.

— И вы для «Феникса», конечно, предатель, соглашатель?

— Не говорите так, — дернулся Иваницкий, — явсю свою жизнь честно служил Родине.

— Плохо служили, полковник, — не выдержалДронго, — Родины у нас теперь нет.

Он сказал «у нас» и этим выбил бывшего полковника КГБ изколеи. Иваницкий закрыл глаза. Кажется, он даже покачал головой.

— У меня отец погиб на фронте. Мне всего десять летбыло, — вдруг сказал он, — мы и росли с двумя братьями и с больнойматерью. Мать умерла девятого мая сорок пятого года. Вот такое совпадение.Потом меня нашел однополчанин отца и рассказал, как отец командовал ротой.Последние его слова были, когда он поднимал роту в атаку, — «За Родину!».Понимаете? Он бросился в атаку и погиб с этим криком. Не за Сталина, черт быпобрал этого усатого мерзавца, не за партию, в которой в последние годыпреобладали маразматики и воры, а за нашу Советскую Родину.

Дронго молчал. За последние годы он слышал много такихоткровений. И такой человеческой боли, столь понятной и трагичной одновременно.

— Я ведь не об империи тоскую, — сказал, помолчавнемного, Иваницкий, — и не о стране от моря до моря. Мне непонятно —почему? Почему мы разрушили эту прекрасную страну? Почему мы её не смоглисохранить? Я о молодости своей жалею. О своей вере. О своем молодом отце,погибшем в неполные двадцать девять лет.

— Знаете, сколько людей мне об этом говорили?.. —вдруг вырвалось у Дронго.

— Да, — внезапно остановился Иваницкий, — ичто вы им отвечали?

— Ничего. Я в таких случаях просто молчал. Ничего.

— Наверное, вы правы. Это эмоции.

— Я вас понимаю.

— Спасибо.

— Я сам в похожем положении.

— Представляю.

В этот момент кто-то вышел на балкон третьего этажа и,всматриваясь в темноту, негромко позвал:

— Папа!

— Сейчас иду, — крикнул Иваницкий и, словноизвиняясь, показал на дом. — Семья волнуется. Мы с вами, кажется,засиделись. Давайте вернемся к нашим делам, иначе рискуем проговорить до утра.Вы извините, что я вас не приглашаю в дом, там у меня двое внуков сейчас сомной живут. И потом, в моем доме все можно услышать. При желании, конечно.

— Понимаю.

— Вот, вот. Поэтому наиболее важные разговоры я ведуздесь, на скамеечке. Я не ответил на ваш вопрос о нашей численности. Нас неочень много. Несколько человек. Мы тоже не хотим принимать в нашу тесную группукого-то из посторонних. Единственное, чем мы можем помочь «Фениксу», — этонайти документы раньше тех, кто тоже охотится за ними. Вы были в Ташкенте ипока не знаете. Здесь был убит еще один крупный предприниматель, некто Анисов,связанный с погибшим Караухиным. Прокуратура пока ничего не может обнаружить,как всегда, убийца неизвестен.

— Что я должен делать?

— Все по графику. Вам нужно лететь в Лондон. Срочнолететь. Там, в городке Хемел-Хемпстед, под Лондоном, в частной клиникевыздоравливает Багиров. Вам нужно с ним встретиться и поговорить.

— Меня к нему пустят?

— Думаю, нет. У него очень хорошая охрана. Частныеанглийские детективы и свои собственные боевики. Но вы все равно должны с нимвстретиться и поговорить.

— О чем?

— Покушение на Багирова было совершено в день похоронКараухина. Теперь уже не вызывает сомнений, что это была спланированная акциялюдей Асланбекова. Но почему они это сделали? Может быть, Багиров как-то связанс Караухиным? Нет. Они были в достаточно натянутых отношениях. Тем не менееименно Багирова пытались убить. А недавно пытались убить лидера грузинскихгруппировок в Москве Гурама Хотивари и заменившего Багирова на его месте РауфаСеидова. Тогда же был убит Исахан Караханов, другой лидер чеченскихформирований, противник Асланбекова. Нам не нравятся все эти совпадения. УБагирова на этот счет должна быть своя точка зрения. И вам её нужно выяснить.

— А как я к нему попаду?

— Не знаю, — честно ответил полковник.

— Я же не могу прорываться силой.

— Это ваше дело. Мы с трудом собрали деньги, понимая,что лучше вас этим делом не сможет заняться никто.

— А действительно интересно. Откуда у васденьги, — вдруг, словно вспоминая, спросил Дронго, — вы же не моглиплатить мне свою пенсию?

— А мы на хозрасчете, — усмехнулсяполковник, — иногда оказываем разные мелкие услуги некоторым коммерческиморганизациям. Так и зарабатываем себе на жизнь. Если бы кто-нибудь из нас былпомоложе, конечно, мы бы вас не просили. Но у нас просто не было другоговыхода. Вы ведь такой же пенсионер, как и мы, хотя и гражданин другогогосударства, но помоложе.

— Да, — согласился Дронго, — я действительнопенсионер. Настоящий пенсионер.

— Я не хотел вас обидеть, — спохватился Иваницкий.

— Я не обиделся. Вы правы, лучше меня никто неподойдет. Я полечу в Лондон первым же рейсом, как только смогу взять билет.