Книга Аборигены галактики - Игорь Минаков

– А может, она испугалась? – предположил Клавдий.

– Кто?

– Лючия Хилес…

– Не смеши… Вспомни ее личное дело! «Развитое чувство долга. Предельная ответственность. Склонность к волевым решениям. Бескомпромиссность»… Не каждому, знаешь ли, дается такая характеристика.

– Не знаю… – пробормотал Клавдий. – Ведь она ходила к этим Старейшинам совершенно одна. Без оружия. Через сырой, холодный лес…

– Вижу, ты сегодня склонен к поэтическим преувеличениям…

– Отнюдь… Пропали!

– Кто пропал? – удивился Октавиан.

– Парочка индейцев… Они только что сидели на траве у ТЛПэшки и куда-то сгинули… Не нравится мне это…

– Перестань… Просто у тебя сегодня плохое настроение.

– Скорее – дурное предчувствие… Знаешь, Октавиан, давай двигать отсюда… Наверное, этот горе-механик уже починил нашу птичку… Только вот что… я бы не стал эту тетрадку с собой возить. Мало ли…

– Что ты предлагаешь?

– Сдать на хранение в местное отделение, с пометкой: «Тема «Конкиста». Передать лично шефу, в случае…»…

– В случае чего?

– Все, пошли!

– А обед?

– В столовке Кей-Кей поедим.

– Ладно, если ты настаиваешь… Ох, не нравится мне твое настроение, Клавдий…

* * *

Лифт поднял их на верхнюю смотровую площадку. Вид на море их не интересовал, они повернулись к нему спиной, перелезли через старый бетонный забор и очутились на склоне Медведь-горы, густо заросшем диким кизилом, шиповником и орешником. Едва заметная тропа вела в заросли, и они стали быстро по ней подниматься. И вскоре оказались возле развалин древней христианской церкви, воздвигнутой еще в начале Второго тысячелетия.

– Это место силы! – торжественно сообщил старший индеец.

Младший немедленно опустился на колени, положил перед собой колчан и лук, наклонился, простирая руки, ладонями вверх, над головой. Старший бесстрастно за ним наблюдал.

– Достаточно! – наконец сказал он. – Теперь твоим рукам хватит мощи, глазу меткости, а духу крепости, чтобы поразить дичь.

– А кто будет моей дичью, Учитель?

– Птица, которую нельзя съесть…

– Ты говоришь об автограве? Глифе?

– Да. О летающей машине.

– Но нельзя стрелять по автогравам, – возразил младший. – За такую охоту по головке не погладят.

– Не волнуйся, в машине не будет человека.

– Понял, она будет идти на субэл-управлении.

– Хватит высеивать слова по ветру! – отрезал старший. – Поднимемся выше. Там будет открытое место, откуда удобно стрелять.

Он быстро пошел вперед, и младший едва поспевал за ним. Ему все еще казалось, что не придется стрелять в автограв, что это какое-то иносказание, аллегория, за которой кроется глубокий смысл, который до него пока не доходит… Ведь бессмысленно палить из лука по автограву, тем более по глифу! Теоретически попасть можно, но что сделает стрела с костяным наконечником керамопластовому корпусу, способному выдерживать удар в несколько тонн на квадратный сантиметр? Иное дело – стрелять по живой птице! Младший даже зажмурился от удовольствия, вспоминая недавнюю охоту в лесах Новой Гвинеи. Свист индейских стрел. Яркое оперение райских птиц, среди темно-зеленой листвы. Трепещущие в агонии тушки в густом подлеске. Волнение. Азарт. Упоение пролитой кровью.

Поляна открылась внезапно. Покатая, выжженная солнцем поверхность скатывалась к многометровому обрыву, под которым бесновались волны.

– Вот он! – выкрикнул старший индеец, указывая на патрульный глиф, появившийся над поляной. – Стреляй!

Младший хотел возразить, что это наверняка кто-то из чрезвычайщиков летит по вызову, что стрелять по патрульной машине – даже не шалость, а гораздо хуже, но незримая рука стиснула ему горло, а чужая воля заставила поднять лук с натянутой до предела тетивой и прицелиться в единственное в «неживой птице» уязвимое место. Освобожденная тетива отозвалась басовой струной, взвизгнула выпущенная стрела, хрупкий костяной наконечник впился в сверхчуткий датчик гравитационного горизонта, вынесенный на консоли сразу за блистером пилотской кабины. Глиф перестал «понимать», где земная, а где небесная твердь, и, к несчастью, могучие двигатели погнали его – к земной.

Старший индеец полюбовался фонтаном воды, взбитым к небесам, рухнувшим у подножия Аю-Дага глифом, и с удовлетворением произнес:

– Хорошая охота, мой мальчик!

Глава 13

Тимур Коршунов. Вишневое вино

Март пролетел незаметно, начался апрель. В отличие от Коршунова, «вольного стрелка» и полновластного хозяина своего времени, Утренняя Роса обязанностями в интернате не манкировала, скорее наоборот, работала за двоих. А интернат – это тебе не гимназия, половина детей-землян и две трети неземлян оставались в его стенах и на субботу, и на воскресенье. И если воспитатели работали посменно, то смысловица была единственной и незаменимой. Медеанку такой расклад устраивал полностью, кажется, она воспринимала свою работу одной нескончаемой игрой, «она такая, как мы» – теперь Тимур понимал, какой смысл сестра вкладывала в эту фразу. В итоге их свидания случались куда реже, чем ему хотелось. И всегда были внезапными. Первое время Тимур пытался связаться с Утренней Росой через Римму, но смысловица каждый раз оказывалась слишком занятой, чтобы взять коммуникатор. А когда Коршунов, набравшись наглости, являлся в интернат самолично, лишь улыбалась, и на вопрос, когда она освободится, отвечала коротко: «Я не знаю».

В конце концов Тимур смирился и стал терпеливо ждать, пока девушка сама ему позвонит. Дождавшись, тут же мчался за ней, и они отправлялись «в земные места силы» – в концертные залы Москвы, Нью-Йорка, Милана, Берлина. От начала и до конца представления девушка сидела, не шелохнувшись, почти не дыша. Казалось, она не только смотрит и слушает, но и впитывает ауру места. Коршунову дозволялось держать ее за руку. И рука эта в процессе театрального действа становилась то холодной, как лед, то горячей, как пламя, то мягкой и податливой, то твердой, словно хитиновый панцирь. Было странно и жутковато ощущать это.

После представления они шли туда, где тепло, – ближе к экватору. Выбирали ночной, вечерний или утренний парк, находили укромное место и – целовались. Да, целоваться Утренняя Роса не умела, – у Тимура был достаточный опыт в таких делах, чтобы сравнивать. Но ученицей она была прилежной. Пожалуй, специалисты Контакт-Центра не преувеличивали: в обучаемости медеанцы действительно превосходили землян. В поцелуях появилось все, чего Тимур ждал в первый раз, – и пряный аромат, и таинственный трепет, и вкус звездных морей, – и многое сверх того. Такое, что голова начинала кружиться, а время останавливало свой бег.

Потом Утренняя Роса отстранялась, пристально смотрела в глаза. Объявляла: «Нам пора возвращаться». – «Нет, не пора!» – каждый раз хотелось возразить Коршунову. – «У нас еще много всего впереди!» Он бы так и поступил – удержал, настоял, – будь Роса обычной, земной девушкой. Но она не была земной девушкой, и Тимур лишь вздыхал, соглашаясь. У медеанцев свои табу, свои обычаи и правила отношений, о которых он пока ничего не знает. Черт возьми, никто не знает, ни один напыщенный индюк из Контакт-Центра!