Книга Царь и царица - Владимир Хрусталев

Мысль эта встретила у молодого Государя тем более благодарную почву и живой отклик, что в неведомых ему и далеко не вполне им постигаемых сложнейших вопросах управления коренной Россией он поневоле был вынужден следовать указаниям своих министров и на опыте убедился, что осуществлять здесь те смутные общие мысли, которые у него возникали, он не в состоянии. Здесь был прочно установленный, быть может, рутинный, но тем тверже соблюдаемый порядок разрешения государственных вопросов, и всякие экспромтные планы даже самодержцу было не под силу привести в исполнение. Случай с Клоповым ему это доказал на деле.

Под этим двойным давлением, а именно: под влиянием воспринятых в юношестве ярких впечатлений своего путешествия по азиатским владениям России и под гнетом чувства своего бессилия проявить личную инициативу в делах управления ядром государства, Николай II должен был роковым образом направить свои взоры к Сибири и к берегам Тихого океана и там искать возможности не только руководить деятельностью министров, но и самостоятельно распоряжаться.

Такому направлению мыслей Государя, несомненно, способствовали и некоторые министры, а среди них в особенности Витте. Они чувствовали, что в какой-либо области необходимо предоставить Государю возможность осуществлять возникающие у него мысли. Такой областью им, естественно, представлялись Сибирь и Дальний Восток, которые имели в их глазах наименьшее значение, где они сами не проявляли никакой инициативы и где вообще всякие опыты были сопряжены, по их мнению, с наименьшим риском для нормального развития государства.

Устремить внимание Николая II в сторону Тихого океана старался, кроме того, и император Вильгельм (имеется в виду германский император Вильгельм II. – В.Х.). Он рассчитывал таким путем парализовать деятельное участие России в разрешении европейских международных вопросов и стать самому суперарбитром Европы, чего он всемерно добивался. Известно то приветствие, которое Вильгельм II{197} сигнализировал Государю, отплывая в июне 1897 г., после посещения им Петербурга, из вод Балтики: «Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана». Характерно, что непосредственный толчок на занятие нами Порт-Артура дал тот же Вильгельм II занятием китайского порта Киао-Чжоу.

Та необычайная легкость, с которой нам удалось вскоре после этого получить в свое обладание Квантунскую область, а вслед за этим обеспечить себе исключительное положение в Маньчжурии, вероятно, также повлияли на дальнейшее отношение Николая II к Дальнему Востоку.

Продолжительное, совершенное на лошадях, путешествие через всю Сибирь имело вообще пагубное влияние на политические взгляды Николая II. Оно вселило в Государе превратное представление о степени мощи русского государства. Безбрежные, малонаселенные сибирские пространства и исключительное богатство широко обеспеченного землей сибирского населения должны были привести наследника к убеждению, что Россия всесильна. Последовавшая по первому нашему требованию уступка нам Китаем целой области, конечно, еще более упрочила это убеждение. На этой почве разыгрывается фантазия. Воображению Николая II рисуется возможность подчинить русскому владычеству и иные азиатские страны. В дневнике Куропаткина имеется определенное утверждение, что Государь мечтал не только о присоединении Маньчжурии и Кореи, но даже о захвате Афганистана, Персии и Тибета.

Таким образом, политическая мысль Николая II, как это ни странно, колебалась между двумя крайностями: с одной стороны, он интересовался лишь вопросами мелкими, второстепенными и только в их пределах проявлял свою личную волю, а с другой – предавался мечтам совершенно фантастическим, где мысль его выходила из пределов его огромного царства и получала нереальные очертания.

Любопытно, что одновременно с этим Государь, видимо, сознавал свое слабоволие (в одном из писем к императрице он прямо говорит о своей крошечной воле – my tiny will) – искренно этим мучился, постоянно пытался его побеждать и случалось, что побеждал. Победа над самим собою его глубоко радовала. Так, когда он настоял, вопреки решительным возражениям всего состава правительства, на принятии на себя во время войны верховного командования армией, он испытал, как это видно из его писем к Александре Федоровне, чувство необыкновенного удовлетворения. Такая победа, увеличивая его уверенность в самом себе, давала ему, кроме того, силу настоять на своем при последующих разногласиях со своими сотрудниками. Можно даже предполагать, что несколько таких побед, в особенности если бы последующие события оправдали правильность проявленной им решимости, как это было в вопросе о верховном главнокомандовании, поселили бы в нем абсолютную несговорчивость. Глубоко заложенная в нем по наследству от его пращура, императора Павла{198}, склонность к произволу могла бы тогда сказаться в полной мере.

Необходимо, кроме того, иметь в виду, что главной причиной уступчивости Николая II своим министрам в вопросах широкого государственного значения была его неуверенность в самом себе, подкрепленная сознанием своей малой компетентности в сложных политико-экономических проблемах. Дело в том, что те разнообразные, но разрозненные сведения, которыми он обладал по различным частным вопросам, конечно, не могли ему дать общего понимания основных законов, господствующих в сложных социальных строениях и сношениях.

Именно поэтому в вопросах частных, не захватывающих какой-либо стороны государственного строительства, где данное решение не имело, или казалось, что не имело, общего широкого значения, Николай II проявлял необыкновенную настойчивость, переходящую в упрямство. В этих вопросах министры были совершенно бессильны отговорить Государя от осуществления высказанного им намерения.