Книга Смилодон - Феликс Разумовский

– Что значит “не то”? – подошел Гийом, взял стрелу, покрутил, повертел, сделал недоуменное лицо. – Мореный, струганый из груши болт, с оперением из пергамента и каленым наконечником. Какого же рожна надо?

А у самого в бегающих глазах вспыхнули алчные огни – понял сразу, какого рожна.

– Видите ли, уважаемый, зверь, на которого мы собираемся охотиться, очень крупный, верткий и, кроме всего прочего, крайне толстокожий, – Буров улыбнулся с невинным видом и, вытащив мешок с двойными луидорами, стал грузить золото на стол. – Знаете, есть стрелы с особыми наконечниками. Стоит лишь задеть зверя – и все, охоту можно считать успешной. В общем, не дергайся, Лаэрт, не пей вина, Гертруда… Я, извиняюсь, ясно выражаю свои мысли?

Неизвестно, как насчет Шекспира, но относительно остального Гийому все было ясно. Не отрывая глаз от золотых кружков, он кашлянул, прочищая горло, и приказал:

– Эй, Луи! Принеси покажи.

И сделал резкий красноречивый жест, как будто затягивал пеньковую петлю у кого-то на шее.

И Луи принес. Дюжину хорошо оперенных, тщательно центрированных болтов. Только вот наконечники у них были не массивные четырехгранные, а в виде длинной, сплошь в кавернах для яда иглы. Один в один как та, под кольчужная, кованая, однажды чуть не загнавшая Бурова в гроб.

– Это старая, проверенная временем отрава. Говорят, ее готовили еще тамплиеры, – Гийом довольно усмехнулся, и пламя алчности в его глазах вспыхнуло с новой силой. – Действует безотказно, проверено многократно. Будете довольны, господа, скажете спасибо. С вас…

Но тут, в самый решительный момент, он заткнулся, потому что Буров извлек из-за пазухи сверток, быстро развернул и достал тринадцатую стрелу, на смертоносную иглу которой была насажена на всякий случай пробка.

– Я заплачу вам, уважаемый, за три ваших арбалета и не возьму ни одного. Скажите только, кому вы не так давно продали вот эту штуку? Она просвистела в полудюйме от моего носа.

Тихо так сказал, добродушно, с улыбочкой глядя Гийому в глаза и демонстрируя раскрытые ладони, что интуитивно, на срезе подсознания воспринимается как символ неагрессии. А сам следил за Гийомом, ни на мгновение не расслаблялся, шарил, словно муха, периферийным зрением по сторонам. Ситуация была непредсказуемой, тут ухо следовало держать востро. Что хозяин дома, что его отпрыски каких-либо симпатий не внушали.

Да, с прикладной психологией у Бурова было все в порядке, сомневался он не зря.

– Значит, за три арбалета?.. В полу дюйме от носа?.. Сейчас, сейчас… – как бы соображая что-то, Гийом зашевелил губами, в задумчивости попятился и вдруг, стремительно схватив “козью ногу”, одним движением взвел арбалет. – Гоп-ля-ля! Значит, говоришь, в полудюйме от носа? А я вот не промахнусь, если что, так и знай. Эй, Луи, Андре, Жак, позаботьтесь о господах! Что-то они больно любознательные. Говорят, это вредно для здоровья.

Он по-крысиному оскалился и сделал палаческий жест, при этом вторая его рука, сжимающая арбалет, не отклонилась ни на йоту – кованый четырехгранный наконечник смотрел Бурову точно в живот. Предчувствие не обмануло – Гийом Оноре и впрямь привык действовать решительно, бескомпромиссно и жестоко. Какой там закон, какая там любовь к ближнему… Двое праздных, набитых золотом бездельников суют свой нос куда не надо. Наступают даже не на любимую мозоль – на горло? Ну так успокоить их навсегда, золото забрать, а уж куда пристроить трупы не проблема, в земле места хватит. И про кучера не забыть, его за господами следом. Карету отогнать, лошадей продать. Чтобы никаких следов, все шито-крыто. Не впервой…

Да, видно, действительно не впервой – детки схватились кто за нож, кто за лом, кто за топор и без долгих разговоров бросились в атаку. И ни они, ни папашка их не ожидали, что Буров вдруг надрывно крикнет, стремительно уворачиваясь с линии прицеливания и одновременно блокируя верхний и нижний уровни. Примерно так тореадор уходит от рогов быка.

Законы психологии неумолимы – Гийом автоматически нажал на спуск, стрела, попав в железку у Бурова за обшлагом, с визгом срикошетила и вошла Андре в межключичную ямку. Глубоко, дюйма на четыре. Арбалет и в самом деле был хорош. Шевалье тоже даром времени не терял – выхватив клинок, отбил играючи мясницкий нож и в одно касание, рипостом, всадил шпагу в пах старшему братцу. Не вынимая, взялся за кинжал и мастерски, на полный оборот, загнал его по гард хозяину дома в брюхо. Младшенький, Жак, оставшись в одиночестве, хотел было помахать топориком, но Буров жестко обезоружил его, без жалости сломал локоть, затем колено и, стонущего, подтащил к отцу.

– Гийом Оноре, если ты не ответишь на мой вопрос, я на твоих глазах сейчас переломаю ему все кости, по частям отрежу все то, что можно отрезать у мужчины, а потом он умрет страшной позорной смертью. Зрелище его последних мук будет преследовать тебя в аду. Считаю до трех. Раз. Два…

Буров не стал говорить “три” – с хрустом сломал младшенькому палец, а когда затих пронзительный крик, Гийом Оноре прохрипел:

– Не надо… Он здесь ни при чем… Не делайте ему больно… Вам нужен Копченый Окорок из “Псов преисподней”. Они кучкуются в “Клопе кардинала” на улице Кур-ла-Рен, не доезжая до заставы. Отпустите мальчика, он ни в чем не виноват. Он еще совсем ребенок.

Ага, высотой под потолок, шириною в дверь, с топориком наподобие Франциски .

– Где ты берешь яд? – спросил Буров и, чтобы вопрос дошел до самого Гийомова нутра, сломал Жаку еще палец. – Ну?

– У Кривой Аниты, старой одноглазой шарлатанки, – прохрипел Гийом. – У этой чертовой ведьмы с Ферронри , налево от рынка. Если надо, я покажу. Все сделаю, что скажете… Только пожалейте младшенького. Он рос без матери, я ее прибил по пьяной лавочке… Пожалейте…

Господи, что же сделалось за считанные минуты с этим великаном, с этим монстром, преисполненным чувства личной значимости! Теперь это был просто жалкий червь, вымаливающий жизнь для сына и быструю смерть для себя. Такой, если его пощадить, будет мстить долго, до конца, словно наполовину раздавленная, но все еще опасная гадина.

– Так, – Буров не спеша собрал трофеи, возвратил в мошну проклятый металл и, оценивающе прищурясь, подошел к стенающему на полу сынку. – Ладно, живи. Вот тебе на лечение. – Бросил со звоном пару-тройку золотых, брезгливо отвернулся и посмотрел на шевалье, вытирающего от крови шпагу. – Пошли.

– Минуточку, – шевалье убрал бретту в ножны, подошел к Гийому Оноре и на мгновение замер, глядя на поверженного врага. С кинжалом в животе у того был хоть какой-то шанс дождаться хирурга. Не умереть со стопроцентной вероятностью от обильного кровотечения. Дотянуть до операции и, может быть, чудом выкарабкаться.

А с другой стороны, если бы все было по-иному, сам Гийом не думал бы особо, не терзался бы сомнениями – с сатанинским хохотом вращал бы сталь в кровоточащей ране, наслаждаясь муками и криками врага. Потому как а ля герр – ком а ля герр…