Книга Валашский дракон - Светлана Лыжина

– Добрый день, достопочтенные отцы, – произнёс флорентиец, вставая и кланяясь.

Ранее он уже успел мимоходом узнать, что в Вышеграде рядом с королевским дворцом есть францисканский монастырь, поэтому сразу понял, откуда эти двое.

Между тем монахи увидели, что их собеседник поднимается с насиженного места, и истолковали это по-своему.

– Ты в город?

– Да, – ответил юноша, который минуту назад никуда не собирался, но теперь подумал, что возвращаться в город действительно надо и что веселее идти с попутчиками, чем одному.

Джулиано вклинился меж идущими францисканцами, которые охотно уступили ему место в центре.

– А мы знаем, кто ты, – сказал дородный монах, – так позволь и нам представиться. Меня зовут Бенигнус, а это мой брат во Христе – Криспинус.

– Вы, должно быть, из здешней обители? – вежливо осведомился юный флорентиец.

– Да. Вот рыбку прикупили для нашего стола, – сказал хлипкий монах.

От телеги, которую плотно покрывала мешковина, защищавшая груз от мух, и в самом деле пахло рыбой.

– А давно ли вы пребываете в этой обители, достопочтенные отцы? – продолжал спрашивать флорентиец.

– Я, – ответил Бенигнус, – пятый год, а брат Криспинус семь лет. И все дни в трудах, молитвах, посте… – тяжелый вздох на последнем слове показывал, что пост является для дородного брата особенно тяжким испытанием.

– Так, значит, когда вы поселились в здешней обители, Дракула уже сидел в башне? – продолжал спрашивать Джулиано.

– Да, – отозвались оба монаха.

– А не страшно вам такое соседство? – допытывался юноша, и пусть он уже догадывался, что услышит в ответ, но услышать всё равно хотелось.

– Спаси нас Господь! – перекрестился Криспинус. – Конечно, мы слышали много удручающих историй о католических монахах, казнённых этим человеком. Одного несчастного брата будто бы даже посадили на кол перед воротами монастыря. Подобные рассказы приводят в смятение, но молитва помогает нам укрепиться духом.

– Должно быть, Господь посылает нам испытание, – подхватил Бенигнус, тоже перекрестясь, – поэтому нам следует стойко переносить всё ниспосланное и благодарить Господа за этот дар, потому что испытания и невзгоды закаляют нас и служат нашему спасению.

Флорентийцу вдруг пришла в голову одна занятная мысль, поэтому он произнёс:

– О! Вот слова людей, истинно добродетельных! Поэтому я не могу не спросить…

Монахи выжидающе молчали.

– Такие добродетельные люди, – продолжал Джулиано, – наверняка задумывались о том, чтобы спасти душу великого грешника, запертого в Соломоновой башне.

– Наша добродетельность не столь велика, – смутился Бенигнус. – Однако есть у нас в обители братья, которые распространяют христианскую любовь даже на самых отъявленных грешников.

Криспинус пояснил:

– Как я слышал, наша обитель много лет назад уже пыталась протянуть Дракуле руку помощи в деле спасения души. Наш настоятель предлагал присылать в Соломонову башню одного из наших священников, чтобы тот вёл с узником благочестивые беседы и призывал к раскаянию, но Дракула ответил в своей обычной дерзкой манере, что католического священника не примет, поскольку не хочет давать поводов для сплетен. Дракула, кажется, сказал: «Не хочу, чтобы судачили, будто я сделался католиком. Мне не всё равно, что за молва обо мне идёт». Не знаю, шутил он или нет. Это Дракуле-то не всё равно?! Да если бы его беспокоило, о чём станет судачить молва, разве он совершил бы всё то, что совершил?!

– С ним никогда нельзя быть уверенным, что шутка, а что всерьёз, – улыбнулся Джулиано.

– Но мы думаем, – продолжал Криспинус, – что Дракула отказался от помощи нашей обители лишь потому, что уже ждал помощь от других. Правда, духовник, который у него в итоге появился, не может прийти к нему во всякий час, но…

– У Дракулы здесь духовник? – Джулиано не поверил ушам. – Вот это новость! И где же он? Почему я ни разу о нём не слышал? И что это за человек? Должно быть, очень отважный.

– Отважный он или нет, мы не знаем, – ответил Бенигнус. – Знаем только, что это священник, а по вере из тех же еретиков, что и сам Дракула. Живёт возле столицы, в Пеште. В Вышеграде появляется всего несколько раз в год.

– Значит, он может приехать в ближайший месяц? – оживился флорентиец.

– Наверное, может, – ответил Бенигнус, – но мы не следим, когда этот человек приезжает. Мы ведь не водим с ним дружбу. Нам не следует водить дружбу с еретиками.

* * *

Когда происходит смена месяцев и времён года, то всякому человеку понятно, что нужно делать. Крестьянин знает, когда готовить плуг, а когда точить серп. Поп знает, которую службу отправлять, смотря по тому, что за праздник на дворе. Купец знает, когда собираться на ярмарку. А что делать, если обновления куда серьёзнее – не весна приходит на смену зиме, а само время изменяется? Заканчивается долгая история, тянувшаяся сквозь десятилетия, и начинается другая, не менее долгая. Ни пахарь, ни поп, ни купец этого не видят, зато видят государи.

Государь – тот же крестьянин, и если он замечает, что изменилась почва, то сразу начинает мучиться сомнениями. Подойдут ли для новой почвы прежние семена? Не сгниют ли в ней? В новой почве обычно взращивают новое, если хотят в период сбора урожая получить хоть что-нибудь, пусть даже скромные плоды.

Государь – тот же поп, только носит он кольчугу вместо ризы и служит Богу, как может, поэтому, когда меняется время, государь задумывается, что сейчас угоднее Богу – война или мир. Ошибиться в выборе службы нельзя, ведь иначе начнутся великие беды.

Государь – тот же купец, и он непременно должен знать, где сейчас лучшая ярмарка, чтобы поторговаться там с другими государями и заключить выгодные сделки ради процветания своей страны.

«Где же сейчас лучшая ярмарка? – спрашивал себя Влад, когда вернулся с маленьким сыном из Турции. – Всё говорит о том, что сейчас выгоднее всего заключать сделки при дворе Матьяша. Да, именно там, ведь времена изменились, старые счёты сведены».

Прежняя история вражды с Яношем Гуньяди закончилась. Она уже подошла к завершению, когда этот венгр умер… Но точка в ней была поставлена, когда в брашовских землях Владу наконец-то удалось поймать двух последних бояр, много лет назад сговорившихся против его отца и приведших к власти Яношева ставленника. После похода к брашовянам та ненависть к Яношу, которая всё ещё тлела в глубине души Влада и временами прорывалась сквозь золу алым пламенем, начала остывать.

«Посмотри сам, – говорил себе румынский государь. – Все кругом мирятся. Даже Матьяш помирился со своим дядей Михаем Силадьи, выпустил того из крепости, и теперь Михай совершает набеги на турецкие земли. А ты что же? Останешься слугой султана? А если султан отправит тебя воевать против Михая, неужели пойдёшь? Но ведь Михай – твой давний друг!» Янош умер, и те времена, когда венгры были Владу врагами, следовало оставить в прошлом.