Книга Битва за Балтику - Владимир Шигин

– Еще двух столь сильных врагов, как Берлин и Лондон, мы можем и не осилить, а посему следует пустить в ход всю нашу политическую интригу да изворотливость, чтобы сего избежать. И будем уповать на Бога!

Зима с 1788 на 1789 год была особо люта. В тот год на Европу обрушился страшный холод. От небывалой стужи вымерзали целые селения. Лед сковал все Черное море, и даже Дарданеллы. «Зимой века» назвали те три страшных месяца историки.

На петербургских улицах пронзительный ветер буквально сбивал с ног редких прохожих. В Зимнем дворце, несмотря на то, что беспрестанно топились все печи, было стыло и зябко. Придворная челядь, уже давно перебравшаяся в малые комнаты, теперь, стуча зубами, пробегала по паркетам ослепительных залов, быстрее-быстрее, пока не продуло.

Сама государыня обитала большей частью в своих спальных покоях и в смежном с ним кабинете, лишь изредка посещая остальную часть дворца. Но, несмотря ни на что, рабочий стол Екатерины был буквально завален всевозможными бумагами. Дел хватало. Несмотря на негласное зимнее замирение на шведском и турецком фронтах, вовсю шла подготовка к следующей кампании, которая обещала быть весьма боевой как на севере, так и на юге.

Несмотря на холода светская жизнь в столице шла своим чередом. В моде у петербургских дам в этом году на балах были шляпки и платье «а ля пейзанка», прически «а ля кавалере», на шее белые флеровые платки, а на ногах пунцовые туфли. Самые смелые обшивали свои платья желто-черными лентами, что именовалось «а ля контрреволюсион». Столичные щеголи тоже не отставали, сооружая прически в три букли на стороне, одна возле другой и широкой алевержет. Шляпы к фракам носили тогда круглые, остроконечные и перевязанные лентами. Последним же писком были шелковые чулки до половины икры темного цвета, а от икры до колена белого. Это было ново и дерзко.

Еще в ноябре императрица потребовала от главнокомандующего финляндской армией графа Валентина Мусина-Пушкина нападения на Швецию, но генерал, внимательно все выслушав, решил не рисковать и развел армию по винтер-квартирам. Екатерина его своеволию возмутилась:

– В январе обещают в Стокгольме сейм. Тут-то и хорошо бы Пушкину в Финляндию и вторгнуться. Но по нытью его я уже и не знаю, что от сего генерала и ожидать! То ему жарко, то холодно, то травы для лошадей мало, то сикурсов нет. На пустые разговоры все время и уходит. А ведь только в этом столетии Финляндия сия уже дважды была нами завоевана!

Лишь когда ударили сорокаградусные крещенские морозы, императрица разговоры о зимней кампании в финских лесах прекратила. Куда там воевать, когда за крыльцо носа высунуть нельзя!

Прошлогоднюю кампанию флота после смерти Грейга неплохо завершил контр-адмирал Козлянинов, но теперь надлежало назначить нового командующего с должным опытом и авторитетом.

После смерти Грейга в Англии развил бурную деятельность граф Воронцов, подыскивая для нашего флота нового командующего, хотя его о том никто и не просил. Воронцов провел переговоры, наверное, со всем английским адмиралитетом, с адмиралами: Роулеем и Роусом, братьями Худ и Элиотом, Хотамом Пентом и Алленом, Сойером и Кингом, Фаулкнером, Говенром, Иервисом, Дунконом и Дугласом. Все они желали видеть себя только на первых ролях, а лучше всего – вообще генерал-адмиралами. Можно только представить, если бы вся эта компания заявилась к нам, в надежде на чины, ордена и золото. Но, к счастью, даже Екатерине такое обилие английских адмиралов показалось чрезмерным, и Воронцову был послан отказ.

Екатерина хотела было призвать из Франции знаменитого кругосветчика Бугенвиля, но тут уж закусил удила даже граф Чернышев:

– Может, граф Луи Антуан и хороший путешественник, был в одном морском сражении, да и там отличился лишь тем, что бежал от англичан, бросив на произвол судьбы своего командующего. С таким же успехом можно взять, к примеру, дюжину версальских садовников, оные будут не хуже!

Императрица на желчь вице-президента Адмиралтейств-коллегии не ответила, губы поджала. Более имя Бугенвиля она уже не упоминала.

Историк пишет: «Общий голос на флоте был за Круза, как храбрейшего. Храповицкий доложил об этом императрице, но императрица лично Круза тогда еще не знала, а от приближенных доходили до нее неудовлетворительные слухи насчет его неуживчивости и потому она уклончиво отвечала: «Он потерял «Евстафий» и «Родос». А потом, по вторичному докладу графа Чернышева, она сказала: «Он несчастлив на море». И затем главнокомандующим действующим флотом был назначен Чичагов.

* * *

Адмирал Чичагов был старичок сухонький. Лицо в морщинах. На лысой голове паричок. По характеру прямодушен, в общении прост. В быту хлебосол и матерщинник известный. Последние годы адмирал был не у дел. Жизнь вел домашнюю, тихую, от двора был далек и в интригах неискусен.

Изначально граф Чернышев хотел выдвинуть на грейговское место кронштадтского флагмана Круза, но последний своим строптивым нравом нажил себе столько врагов, что Екатерина кандидатуре его воспротивилась решительно.

– Кого угодно назначайте, только не этого толстяка своенравного! Он там у вас со всеми передерется, а потом и меня за шиворот возьмет! – отмахнулась она от вице-президента Адмиралтейств-коллегии.

Вот тогда-то о Чичагове и вспомнили да из деревни и вызвали. Заслуг у старого адмирала было и в самом деле перед Отечеством немало. В молодости ходил он в любимцах у самого Михайлы Ломоносова, начальствовал над экспедицией в полярных морях, что пыталась пробиться к Северному полюсу, потом воевал с турками на Азовском и Черном морях, водил эскадру в море Средиземное. О подчиненных Чичагов всегда был заботлив, в деле морском сведущ, за всю службу ни копейки казенной к рукам его не прилипло. Как истинный воспитанник корабельной палубы любил адмирал при случае и без такового ввернуть в речь свою соленые морские словеса, чем часто вводил в краску светских дам. При этом, однако, большими флотами адмирал еще никогда не командовал. Долгая служба приучила Чичагова и к тому, что никогда ни в чем не следует торопиться, ибо всему свой черед наступит сам по себе, а потому был новый командующий человеком, весьма осторожным и к предприятиям отважным да рискованным сомнительный.

Историк В. Головачев писал: «Василию Яковлевичу в момент назначения его главнокомандующим было 63 года. Он был хорошим капитаном и хорошим начальником эскадры в мирное время, когда можно было спокойно расставлять корабли, но он ни разу не был во всю свою жизнь в действительном сражении и на 64 году своей жизни трудно ему было изучать сумятицу боя и все страсти, волнующие человека во время кровопролития, чтобы потом свободно и верно управлять ими в свою выгоду. Можно думать даже, что и в самом сражении Василий Яковлевич допускал кровопролитие, как самую неприятную и последнюю крайность».

А вот как характеризовал адмирала его современник, известный педагог Платон Гамалея: «Муж, стяжавший от всех почтение и любовь своими заслугами, добродетелями, а наипаче величайшей скромностью и кротостью нрава».

Когда Козлянинову сообщили о том, что новым командующим будет Чичагов, он только перекрестился: