Книга Государева невеста - Елена Арсеньева

И все эти несколько мгновений, пока Мария стискивала концышали – налитые груди встрепенулись под тонкой рубахою, пока, обернувшись,бежала через всю комнату к широкой кровати – рубаха маняще очертила полновесныйизгиб бедра, – у князя в ушах стоял тяжелый звон, словно бы это разбивалисьвдребезги все его светлые надежды и прекрасные мечты.

Так вот кого она ждала! Так вот кого она ждала…

Ишь, бегом бросилась к кровати – верно, невтерпеж. Сейчасраскинется в прельстительной позе, чтобы скорее накрыло ее черное, хищное,волосатое тело!..

Спазм отвращения сжал горло, князь задохнулся – и в первоемгновение не поверил глазам, когда Маша забилась в угол постели и, вытащивиз-под перин что-то длинное и черное, направила на него со словами:

– Не подходи, вражина! Убью!

В руках у нее был пистолет, и даже в полутьме, нарушаемойлишь колыханием лампадного огонька да слабым сиянием свечки на столике возлекровати, князь Федор разглядел перламутровые насечки на рукояти, вороненыйотлив дула и холодный блеск стали перед дульным отверстием. Без сомнения, этобыл английский однозарядный карманный пистолет с откидным штыком, такназываемый «терцероль» [43], вдвойне убийственное оружие, потому что в случаепромаха им можно было действовать и как кинжалом. И хотя князь Федор понимал,что в десяти шагах по недвижимой мишени даже женщина из «терцероля» непромахнется, он на мгновение залюбовался редкостным и очень дорогим оружием,которое до этого видел только раз в жизни, у английского лорда-спортсмена,помешанного на новейших образцах пистолетов. Однако он тут же забыл и просвоего английского приятеля, и про удобство «терцероля», и про то, что стоитпод прицелом, когда услышал новые слова Марии:

– Я же умоляла – оставь меня в покое! Но ты не внемлешь.Знаю, что ты задумал, знаю, зачем этот рыжий поп зачастил в крепость! Но ничегоне выйдет у тебя, Бахтияр. Ничего! Думаешь, поверю, что ты искренне отступникоммагометанства желаешь стать? Для тебя все наши обряды – разменная монета, закоторую ты меня сторговать желаешь. Да напрасно. Напрасно! Даже если силкомменя к алтарю потащишь или блудно сомнешь, я наутро же умру. Хоть косой своейудавлюсь, а позора терпеть не стану. Ты знаешь – слово мое твердое. Если уж яотринула того, кто истинно сердцу дорог, то тебя, похабника, под угрозой вечныхмук не потерплю возле себя. Пойми это и уходи. Лучше уходи, пока жив!

Она примолкла, настороженно вглядываясь в густую тень удвери, где едва угадывалась высокая мужская фигура. Маше невдомек было, чтонезваный гость уже полумертв – но не от страха, а от счастья, от почтинепереносимого облегчения, слишком внезапно сменившего все его ревнивые,ядовитые опасения. Он хотел сказать что-то, прояснить недоразумение – но губыонемели, не слушались.

Маша вздохнула и неловко, быстро перекрестилась левой рукой,правой сжимая пистолет.

– Ну, прости меня, господи, – сказала она тихо, устало. – Аты прощайся с жизнью, Бахтияр. Пришел твой час!

Князь Федор не видел, но ощущал, как Машин палец медленнонажимает на курок, а тот неудержимо клонится к огниву. И за миг до того, какискра выбила бы заряд из ствола, он вдруг прорвался сквозь свое оцепенение, исмог сделать шаг вперед, и протянуть руки, и сказать:

– Милая! Люблю тебя!

Даже если бы она успела выстрелить, она должна была услышатьэто.

Секунду или две Маша так и сидела, держа нацеленныйпистолет, и тем же неведомым чувством князь Федор ощутил, как пальцы еемедленно слабеют, освобождая спусковой крючок, и курок послушно ложится на своеместо, а неутоленная ярость искры постепенно угасает.

Он сделал еще шаг, и еще, вышел на свет, но тут же понял,что Маша его не видит: она сидела, закрыв глаза, и слезинки медленно сбегали пощекам из-под крепко зажмуренных век.

Князь Федор присел на край кровати, положил руку на Машиноокаменелое запястье и принялся легонько поглаживать его, пока не ощутил, чтомертвая хватка пальцев ослабела. Тогда он взял «терцероль», еще раз мимолетновосхитившись этой смертоносной красотою, и положил его куда-то в сторону. Апотом осторожно опустил дрожащую Машину руку на одеяло. У него губы горели отжелания припасть к этой нежной, обнаженной до плеча руке, но он не посмел –соскользнул на пол, стал на колени и принялся терпеливо ждать, пока Машанаконец поднимет слипшиеся от слез ресницы и недоверчиво, испуганно посмотрит всерьезное лицо князя Федора, глядевшего на нее чуть снизу: кровать была высока.

– Милая, я люблю тебя, – проговорил он тихо. – Я пришел,чтобы обвенчаться с тобою нынче – или умереть. Согласна ли ты быть моей женою?

Она прерывисто вздохнула, потом быстро, по-девчоночьи,вытерла кулачками слезы и уже осмысленно поглядела в глаза князя Федора.

Он подумал, что сказал слишком мало и невыразительно, онамогла не понять его муку, не поверить, сколь высоки его чувства, его почитаниеи любовь… сколь близка к нему сейчас смерть, и дело тут даже не в опасности, нев охране: ее отказ был для него смертью. Надо было пояснить все это, что-тодобавить, но он не мог. Вся жизнь и весь трепет как бы вырвались из его сердцав этих словах – ни на что больше сил не осталось.

Рука Маши медленно поднялась и невесомо коснулась егоголовы, запуталась в еще влажных от растаявшего снега кудрях. Она все молчала,но князь Федор ощутил, что его остановившееся сердце начинает биться вновь. Инаконец нежная, нежная улыбка заставила ее губы затрепетать.

– Ты свет жизни моей, – выдохнула она чуть слышно, и этоозначало – да.

Глава 15

Любовь

Она ничего больше не сказала, ни о чем не спросила – толькозастенчиво улыбнулась, когда он покрыл жаркими поцелуями ее руку. Никто не знал,чего стоило князю Федору сдержать себя, когда она спустила на пол ногу истыдливо глянула на него, но он покорно отвернулся да так и сидел, глядя напляску изломанных теней на стенке, слушая стук крышки сундука, шелест,торопливое шуршанье за спиной и сердитый вздох, когда Маша путалась взастежках: не привыкла одеваться без горничной! Конечно, князь Федор мог быпомочь ей без малейших сомнений и даже не претендуя на большее, но он уважалМашину стыдливость и сидел не шелохнувшись. Он и так потребовал от нее слишкоммного, чудо, что она дала согласие, и он все время боялся вспугнуть своесчастье – и ее доверие.

Наконец шорох и шелесты прекратились, Маша шепнула:

– Я готова, – и князь Федор обернулся так пылко, что онаневольно отпрянула – а он замер, потрясенный: перед ним стояло неземноевидение.