Книга Спой мне о любви - Дорис Смит

Я повернулась к нему, забыв о своих глупых бантиках. Для меня уже ничто не имело значения, кроме восстановленного доверия.

— Пожалуйста, не будем об этом. Я буду заботиться о детях и впредь. Для этого ты на мне женился, и я не хотела бы тебя разочаровать.

Выражение его глаз изменилось. Теперь они смотрели, как вчера в аэропорту, — серьезно и немного смущенно.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Вернувшись через несколько минут в свою спальню, я принялась сражаться с длинной «молнией» на спинке платья и вдруг услышала голос:

— По-моему, тебе не хватает третьей руки.

Я оставила дверь приоткрытой, и Колин бесцеремонно вошел в комнату. Белое полотенце висело у него на шее, контрастируя с кожей, которая от этого казалась еще более загорелой. Он приблизился ко мне, помог застегнуть «молнию» и поинтересовался:

— Новое?

Я кивнула. Это платье я сшила сама из тонкого твида цвета бренди специально для визита к его родным на Рождество.

— Подходит к твоим глазам, — заметил Колин, и в зеркале я увидела его глаза цвета северного моря и искорку веселья в них. — Они у тебя довольно необычного цвета. Я заметил это в тот момент, когда встретил тебя впервые.

— Да, — равнодушно отозвалась я. — Только я всегда хотела, чтобы они были синими.

Воцарившееся молчание показалось мне многозначительным. Лицо Колина, отражавшееся в зеркале поверх моего плеча, слегка порозовело.

— Тебе нравятся синие глаза?

И я кивнула, сделав именно то, от чего предостерегал меня Адам. Мне в самом деле нравились синие глаза, веселые, лучистые, серьезные и мечтательные, — глаза как море, как глубокие озера на родине их обладателя. Но он не должен об этом знать…

— Да, нравятся, но это потому, что у моего отца они были синими, — поспешно объяснила я. — Я очень любила его.

Со щек Колина пропал румянец. Он выпрямился и слегка похлопал меня по плечу:

— Понятно. Но ты в любом случае выглядишь восхитительно.

По дороге в Ланарк Колин показал мне городок, где он родился, большую мрачную каменную церковь, в которую семья Камерон в полном составе ходила по воскресеньям, и школу из красного кирпича, которую закончили он и его братья.

Рождество праздновали на старый лад. Миссис Камерон отвергала заграничные способы украшения дома, предпочитая венки из дуба и плюща, красные хлопушки и рождественские открытки, расставленные на каминной полке и на пианино, — так делали и мои родители, когда я была еще ребенком. На столе была здоровая пища и умеренное количество напитков. Перед чаем мы расселись у камина и пропели рождественский гимн. Приятно было обнаружить сходство между домашним укладом моей семьи и родных Колина, а еще приятнее было осознать, что теперь я тоже одна из них.

Когда я призналась свекрови, что Колин показал мне свою школу, она рассмеялась:

— Да, действительно у нас есть несколько памятных дат и местечек, где росли дети. В жизни женщины это лучшие годы, дорогая, ты скоро и сама это поймешь.

«Да, — печально подумала я, — только вот что я буду делать, когда Рут и Йен станут взрослыми?»

— Но, знаешь, — добавила миссис Камерон задумчиво, — годы, когда растут внуки, очень на них похожи.

Не обращая, к счастью, внимания на мое молчание, она продолжила рассказывать о своих детях: Джиме-паиньке и Джин-сорванце, о Гордоне… Ее голос был наполнен гордостью, когда она о нем говорила, — бесстрашный Дон Кихот, рыцарь, светлая голова. Он был убит взрывом гранаты в Кротер-Тауне, и она рассказывала о нем так долго, что мне пришлось напомнить ей о Колине.

— О, Колин был и остался мастером сюрпризов! — заулыбалась миссис Камерон. — У него, знаешь ли, две стороны: одна беззаботная и озорная, а другая очень чувствительная. Порой простые слова ранят его так сильно, что он надолго замыкается в себе. И даже в детстве ему невозможно было втолковать, что все это глупости, не достойные внимания. Единственным лекарством от этой его болезни были крепкое материнское объятие и ласка. Он рос домашним ребенком, вот почему я испытала настоящее потрясение, когда он молча собрал чемодан и отправился на юг учиться музыке. Мы с отцом вполне могли оплатить его учебу в Университете Глазго, так нет — Колин все решил сам. А потом преподнес нам новый сюрприз — отказался от карьеры преподавателя.

— Вы считаете, что он и теперь иногда поступает… опрометчиво? — осторожно спросила я, подумав о нашей с Колином свадьбе.

— О нет, я уже поняла, что его последнее решение было очень правильным, — с типично шотландской сдержанностью ответила миссис Камерон, и у меня перехватило дыхание от счастья.

По дороге домой из Ланарка нас настигла метель, которая не прекращалась всю ночь. На следующее утро «Слайгчен» и окрестные холмы были укрыты пушистым белым одеялом.

Как только завтрак закончился, Колин вышел во двор, сказав, что собирается почистить дорожки, но на самом деле занялся игрой в снежки с детьми. В одиннадцать я позвала их перекусить. Йен ворвался на кухню и швырнул в меня снежком. Я основательно на него поворчала, скорее из-за того, что плохо себя чувствовала, — утром встала с больным горлом, — но мне не хотелось в этом признаваться. Расплачиваться всерьез пришлось Колину.

— Нет, ты только взгляни на этот беспорядок! — гневно указала я на лужицу талого снега. — И на сына посмотри! Он же весь мокрый!

Такой же была и Рут — в мокрой куртке, с блестящими глазами и алыми от мороза щеками.

— Ничего! Свежий воздух детям только на пользу, — беспечно заявил Колин.

— Смотрю, ты со вторника успел изменить свое мнение, — раздраженно прокомментировала я.

— Да. Благодаря тебе, — добродушно напомнил он мне.

После ленча вновь повалил снег, и весь день мы просидели дома. Прошел он так же душевно, как и вчерашний. Колин в очередной раз доказал, что он замечательный отец, — не позволял детям смотреть по телевизору все подряд, зато не забывал его включить, когда показывали мультики, и придумывал разные игры. Но, увы, с каждым часом мое горло болело все сильнее.

Отправляясь в постель, я приняла ударную дозу лекарства, но из-за жара сон мой был тяжелым. Утром, проснувшись, я обнаружила, что комната залита ярким светом, а у кровати стоит Колин с завтраком на подносе. Стрелки на часах — о ужас! — показывали десять.

— Просыпайся, просыпайся, соня! — заулыбался Колин.

Это же моя работа — готовить завтрак! Почему он не разбудил меня пораньше? Увидев выражение моего лица, Колин растерялся.

— Эй, я принес тебе завтрак, а не дозу мышьяка. Ты что, не любишь завтракать в постели?

Дело не в этом! Дело в том, что я не справляюсь со своей работой! От досады я стала грубой:

— Нет, не люблю! Я предпочла бы встать.

— Извини. В следующий раз буду знать, — отрезал он.