Книга Ловушка для Черного Рейдера - Фридрих Незнанский

И, наконец, добрый десяток одинаково отпечатанных фотографий лиц, входивших и выходивших из здания ОВД, был выложен в один ряд, чтобы быть предъявленным Нине Крюковой для опознания.

Но перед этим серьезным актом, который все-таки мог бы оказать на женщину негативное влияние, Александр Борисович, переговорив с Павлом Антоновичем, написал повестку с вызовом в прокуратуру в качестве свидетеля водителю автобуса номер 28 Сергею Федоровичу Васильченко. А повез тому эту повестку не курьер прокуратуры, а сам Дергунов, чтоб боязливый «водила» не стал финтить — во-первых. Да и предупредить его надо было, что преступники вот-вот будут арестованы и что опасаться за себя и семью переселенцу уже не стоило.

Правда, Александр Борисович не шибко надеялся на память водителя — перед его глазами каждый день вереницы людей проходят, а эти — когда были! Но — вдруг! Такое свидетельство было важно для следствия именно тем, что оно помогало проследить всю цепочку действий преступников.

Предупреждение подействовало, Васильченко приехал вместе с участковым уполномоченным и, внимательно поглядев на снимки, определил в конце концов «тех двоих», имен которых он, естественно, не знал, но милицейские погоны на одном из них запомнил. И указал, на ком конкретно. Хорошая у него оказалась память, что с удовольствием и констатировал Турецкий, одетый в генеральский китель — для большего впечатления. Васильченко подписал все-таки с опаской протокол опознания и с явным облегчением отбыл домой.

А вот по поводу проведения опознания преступников самой Ниной приходилось учитывать и такой момент. Опознание Турецкий решил провести тоже в официальной обстановке. То есть в кабинете прокуратуры, в присутствии младшего юриста и понятых. Конечно, рисковал немного: с тех пор испуганная Нина могла и забыть физиономии насильников — от страха и желания поскорее избавиться от своего кошмара. А потом негоже, конечно, было и генералу самому с фотоаппаратом в засаде у здания милиции сидеть. Но Александр Борисович никогда не гнушался настоящей оперативной работы, да и учитель у него был в ту пору великий — сам Славка Грязнов, сыщик, что называется, от Бога.

Сообщать о своем решении прокурору Григорию Никифоровичу Дремову Турецкий не стал. Следственное мероприятие производилось в рамках общего расследования дела Маркина. Хотя было известно, что производство по уголовному делу Крюковой так и осталось «висяком»: никаких доказательств, кроме самого факта изнасилования, подтвержденного заключением врача из травмопункта, у следствия так и не появилось. И уж тем более никто не собирался соединять оба дела Маркина и Крюковой в одном производстве. Так что, узнай прокурор об этом мероприятии заранее, он наверняка предпринял бы все усилия не допустить его. Кстати, не по этой ли причине «догадливые» оперы, с которыми, по всем признакам был связан зампрокурора Муранов, и установили наблюдение за Турецким? Даже собственную сотрудницу готовы были подставить, испортить ей жизнь, лишь бы добыть компромат на москвича. Впрочем, что им всем чужая жизнь!

А, между прочим, когда однажды у Светланы появилось в глазах сомнение относительно одной из очередных акций Александра Борисовича, в которой пришлось поучаствовать и ей, он без всяких колебаний изложил ей свое категорическое и откровенное видение малопочтенных действий прокуратуры — и, в первую очередь, в отношении нее, чтоб у младшего юриста никаких сомнений не оставалось. В том, кто и как ее «использует». Ну, в смысле, — ее профессиональный талант, красоту, невероятное женское обаяние. Он нарочно излагал свое «видение» в превосходных степенях определений, чтобы у нее не оставалось и тени сомнений в его искренности и восхищении. Но тут же в бочку своего меда, щедро вылитого к ногам Светланы, он кинул немножечко, мягко выражаясь, дерьмеца, — якобы исключительно из уверенности в том, что он, тем не менее, глубоко ошибается и готов немедленно пасть перед девушкой на колени, моля ее о прощении. Он и сказал неуверенным тоном: если только она сама не предложила им собственный вариант-«соблазнения» москвича.

Ух, что было, что было!.. Буря! Ураган! Его бы — да в полезное русло! Но…

Турецкий уже взял с себя слово не подавать им всем такого повода, как ни трудно порой симпатичному и не старому мужчине противостоять величайшему из соблазнов…

И вот теперь, едва не одурев от постоянно попадающихся на глаза одинаковых тупых лиц с глазами, лишенными каких-либо мыслей, Александр Борисович сделал, наконец, решительный шаг.

В своем гостиничном номере он не доверял решительно ничему, а постоянно, ежедневно и едва ли не ежечасно проверять номер на «вшивость» просто осточертело. И он, закинув на плечо сумку с ноутбуком и собранными материалами, отправился в гости к младшему юристу.

С мамами Александр Борисович с юности умел разговаривать и устанавливать легкие контакты, это повелось еще с Иркиных теток. Так что и трудностей на этом участке деятельности не предвиделось, что и получилось. И очень скоро он мог без затруднений связаться и с Меркуловым, и Грязновым, передав им всю имеющуюся на руках информацию. Требовался коллективный ум. Александр Борисович очень рассчитывал на то, что оба друга примут самое активное участие в расследовании «друга Сани» уже по одной той причине, что дело столкнулось с непробиваемой стеной «системы». И без конкретного нажима «сверху» оно может тянуться бесконечно.

Он ведь не собирался постоянно проживать в этом городе, даже если бы решением самого губернатора ему, в порядке поощрения за особые усилия по «утоплению» уголовного дела о бандитах из милиции, предложили хорошую квартиру — дверь в дверь с квартирой одной очень обаятельной «младшей юристки» и ее хлопотуньи-мамы, симпатичной женщины вполне еще среднего возраста.

Светлана, естественно, присутствовала при «компьютерных переговорах» Александра Борисовича. Она уже понимала, что «просто Саша» на этом этапе расследования даже и в быту не очень удобен, можно нечаянно оговориться при посторонних, — по приятной привычке, а это — нехорошо и даже опасно.

И Меркулов, и Грязнов приняли активное участие в «селекторном совещании», правильно оценили уровень собранных доказательств и дали несколько дельных советов — каждый с позиции своей епархии. Заодно, кстати, и определили необходимую степень «информированности» Светланы: ее «ежедневные» доклады начальству ведь никто не отменял.

Странно, конечно, что Турецкий тогда как-то сразу поверил девушке. Обычно он действовал осторожней. Но, позволяя ей присутствовать при принятии кардинальных решений, за одну только информацию о которых Светкины «работодатели» заплатили бы огромную цену, он почему-то ни минуты не сомневался в ней. И не в том даже дело, что его риск оказался полностью оправданным: Светлана не подвела, хотя некоторые санкции впоследствии коснулись и ее, — а в том, что девушка сама заявила Саше, что она впервые в жизни ощутила вкус настоящей работы. Ну, ясный перец, как говорится: учитель, воспитай ученика, чтоб было на кого потом сердиться… Пересмешка изречения известного поэта, согласно которому учитель должен учиться у своего ученика. Фраза из ностальгических семидесятых годов, и что бы там ни говорили, в чем бы ни убеждали новые теоретики недавнего прошлого, а юность — всегда прекрасна. И Турецкий никогда в этом не сомневался.