Книга Путь желания - Джон Элдридж

Кэтлин закончила свою историю, и мы сидели в тишине. Через некоторое время я не удержался и сказал ей о цветах на ее блузке. «Да, — ответила она, — после изнасилования красота стала значить для меня очень много. Кажется, никто не понимает почему. Иногда я могу провести несколько часов, просто любуясь своим садом или лесом позади дома. Только красота может помочь мне».

Я прекрасно понял, о чем она говорила. Когда прошел шок, вызванный смертью Брента, на смену ему пришла жгучая боль и сильное чувство скорби. Читать Библию было слишком трудно. Общение с другими людьми требовало сил, которых у меня в тот момент не было. Откровенно говоря, я ни с кем не хотел общаться, даже с Богом. Единственное, что облегчало боль, — это наш сад, а особенно цветник, разбитый моей женой. Утешение, которое я находил там, нельзя было сравнить ни с чем на земле. Я записал в своем дневнике: «Сижу вечером около дома и наблюдаю, как ромашки раскачиваются на своих длинных стеблях от дуновений легкого ветерка, как в темноте серебрятся осины, а над поросшим соснами обрывом всходит полная луна… Лишь красота говорит о том, что я хочу слышать. Лишь красота помогает мне».

Симона Вейл была абсолютно права — лишь красота и горе трогают наше сердце. Совершенно верно: красота в нашей жизни должна быть соразмерна нашему горю. Нет, ее больше. Гораздо больше. Разве не это лекарство прописал нам Господь? Только оглянитесь вокруг. Краски и звуки, запахи и вкусовые ощущения — мир полон красоты. Кажется, Бог очень любит все это. Он великолепно расточителен. Очевидно, Он считает, что в нашей жизни должно быть море красоты.

Я не могу выразить того, что хотел бы сказать о красоте. Но так и должно быть. Наша способность ощущать красоту превосходит нашу способность говорить о ней, потому что ее тайна не подвластна словам. Вордсворт написал такие строки:

Спасибо сердцу человека,

Спасибо нежности его,

Спасибо радостям и страхам,

Всему, что скрыто глубоко.

Цветка любого аромат

Дает мне мысли и желанья

Творца вселенной прославлять

За красоту Его созданья.

Перевод Л. Лазько

Я хочу поговорить с вами об исцеляющей силе красоты, о том, как она утешает и умиротворяет и в то же время волнует нас, как она трогает и вдохновляет. Все это звучит достаточно глупо. Вы, безусловно, ощущаете красоту по-своему. Но позвольте мне напомнить вам это ощущение. Подумайте о своей любимой музыке или вспомните красивый гобелен или пейзаж. «На этой неделе мы наблюдали несколько удивительных закатов, — прочитал я в письме, которое получил по электронной почте от одного своего близкого друга. — Было такое впечатление, что небо раскололось и часть его готова погрузиться в море. Я стоял и аплодировал… и в то же время хотел броситься на колени и плакать». Да, это именно те ощущения. Я хочу сказать вам одно — цените эти невероятные моменты и постарайтесь преодолеть все препятствия, мешающие вам все больше и больше наполнять свою жизнь красотой.

Не надо бояться, что таким образом вы опять потворствуете своим слабостям. Ощущение красоты уникально, и оно отличается от других видов удовольствия тем, что не вызывает стремления к обладанию. Вы можете восхищаться каким-то пейзажем, не приобретая его в свою собственность. Созерцания красивого цветка вполне достаточно, я вовсе не хочу его срывать. Красота как ничто другое на этом свете дает нам ощущение полноты жизни, не пробуждая жажды обладания. Она возвещает нам о великом возрождении. Возможно, именно поэтому она имеет такое исцеляющее воздействие, ведь красота — это чистый дар. Она помогает нам учиться отпускать.

Отказ

Пришло время, когда нам надо перестать играть с Богом в шахматы. В этой партии нам не одержать победы, мы лишь можем отсрочить ее исход, продолжая страдать в попытках контролировать жизнь и отравляя себя ядом жажды обладания. Видите ли, в жизни есть два типа потерь. Первый тип знаком всем людям — это потери, которые настигают нас помимо нашей воли. Называйте их, как хотите, — несчастный случай, судьба, стихийное бедствие. Их объединяет то, что мы не можем их контролировать. Мы не можем определить, когда, где, что или даже как это произойдет. Эти потери невозможно предсказать, они приходят к нам, а не от нас. Мы можем лишь выбрать, как нам на них реагировать. Второй тип потерь знаком лишь паломникам духа. Эти потери можно определить как отказ от чего-либо. Их выбираем мы. Отказаться от чего бы то ни было и смириться с потерей того, что нам никогда не принадлежало, — это разные вещи. Добровольно отказываясь от чего-то, мы приносим в жертву нечто очень дорогое для нас, нечто чистое, опасное лишь в силу своего совершенства, так что мы можем слишком сильно любить его. Это акт посвящения себя Богу, когда мало-помалу или сразу мы отдаем нашу жизнь Тому единственному, Кому она и принадлежит.

Духовный отказ — это не смирение. Это не стремление отказаться от всех желаний. Это и не восточный мистицизм — попытка избежать в этой жизни страданий путем усмирения своих чувств. Как охарактеризовал это состояние мой близкий друг Джен, «это отказ с желанием или для желания». Желание по-прежнему присутствует, его ощущают, ему рады. Но стремление к безопасности надо подчинить воле Бога, полностью положившись на Него. Вспомните Иисуса в Гефсиманском саду. Фредерик Бучнер предложил сравнить этот эпизод из жизни Спасителя с одним эпизодом из жизни Будды, чтобы мы научились понимать, в чем заключается настоящий духовный отказ:

Будда сидит под священным деревом в позе лотоса. На его лице отражается слабая улыбка человека, которому удалось освободиться от всех земных забот, которого даже небо не в силах потревожить. «Тот, кто любит пятьдесят, имеет пятьдесят скорбей, тот, кто любит десять, имеет десять скорбей, тот, кто ничего не любит, не имеет скорбей», — говорит он. Его глаза закрыты.

Теперь представим Иисуса Христа, стоящего в Гефсиманском саду, худого и измученного. Его лицо скрыто тенью, так что вы не можете видеть даже Его губ; Он бессилен перед всей мощью этого мира и неба. «Вот Моя заповедь: любите друг друга, как Я возлюбил вас», — говорит Он.

Now and Then

Иисус Христос не стеснялся плакать; Он молился с громкими криками и слезами. Он всегда предельно ясно говорил о том, чего хочет. Он умолял Своего Отца, чтобы Его миновала ужасная чаша, уготованная Ему, и не один раз, а три: «Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет». Он отказывается с желанием, для желания. Умалившись Сам, Он открыл нам сокровища небес. Будда отказывается от своего желания; Христос отказывается от Своей воли. А это большая разница.

Настоящий отказ дается нелегко, он не похож на быстрый выход из игры. Мы приходим к такому отказу лишь после ночи боренья. Лишь после того, как открываем свои сердца для любви. Затем мы принимаем решение о посвящении своих сокровенных желаний Богу. А вместе с ними мы посвящаем Ему наше сердце, самих себя без остатка. И после этого мы ощутим такую свободу, увидим такую красоту и получим такое отдохновение, что это превзойдет все наши ожидания.

После того как Уолтерсторф потерял сына, он долго не мог успокоиться: он плакал, стенал, скорбел. Мне кажется, его переживания были похожи на переживания Христа в Гефсиманском саду. Эта дорога слез привела его к истинному отказу. Вот как он описал его: