Книга Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

О таких своеобразно понимаемых поисках «идентичности» иронически говорил Грасс в «Головорожденных», когда представлял себе — с ужасом — возникшее в центре Европы миллиардное население Германии, к тому же «обеспокоенное» проблемами: кто мы и зачем мы?

Апокалиптические мотивы, ощущение усталости и разочарования определяют тональность следующего большого романа Грасса «Крысиха» (1986), в котором — снова в парадоксально-фарсовом ракурсе — рассматриваются пути цивилизации и возможный близкий конец человечества, неминуемый, если люди не перестанут вести себя безответственно по отношению ко всему роду человеческому. Добавим, что за минувшие два с половиной десятилетия, хотя угроза тотальной ядерной войны и отошла на задний план, люди по-прежнему находят поводы для смертоубийственного поведения, террористических акций, безжалостно уничтожая себе подобных, создавая непрерывные региональные и религиозные конфликты и разрушая окружающую среду со столь же безумной и бездумной жестокостью.

Невозможно не упомянуть в связи с романом Грасса, что почти одновременно с ним появились крупные произведения ряда других известных писателей ФРГ — Бёлля, Ленца, Хоххута, которые — при всём несходстве творческой манеры и художественной специфики — откликнулись на основные вопросы эпохи, остро вставшие перед человечеством в 1980-е годы. Они размышляли о том, что волновало в тот момент всех: о войне и мире, о предотвращении катастрофы и защите культуры, о нравственном состоянии человека и общества. Кризисное мироощущение, рожденное всеобщей угрозой, опасностью полного прекращения жизни на земле и гибели всех культурных ценностей, которое так остро доминировало в тот момент, не миновало никого из них. Специфика исторической ситуации так или иначе отложила отпечаток на творчество писателей, принадлежавших к разным стилевым течениям и эстетическим традициям.

Процесс глобализации, сопровождавшийся угрозой вселенской катастрофы, оказался сопряженным с более глубоким пониманием истории. Человеческая жизнь вводилась в широкий спектр глобальных и исторических вопросов, злободневные проблемы выстраивались в ряд с вечными, сиюминутное поверялось памятью человечества. Положение в мире в тот момент заставляло каждого острее ощутить себя частью целого, именуемого историей.

Говоря о романе Гюнтера Грасса, мы сознательно привлекаем в свидетели других выдающихся немецких писателей: не только он так глубоко ощутил угрозу, нависшую над человечеством. Это означает, что роман Грасса при всей его фантастичности не был просто плодом его поразительного гротескно-аллегорического видения мира. Он был результатом точных наблюдений и порождением яркой художественной мысли.

Напряженная ситуация стратегического противоборства вновь обострила внимание к событиям и итогам Второй мировой войны. Художественное осмысление всего комплекса проблем, связанных с войной и фашизмом, оказалось подчинено размышлениям о возможностях человечества не допустить рокового поворота событий и обеспечить продолжение жизни.

Отсюда, несомненно, более глубокий, философский подход к изображению недавнего прошлого, к трудным вопросам, на которые еще не дано было ответа, в частности к вопросу о том, как становился возможным и даже притягательным фашизм с его внутренней установкой на обезличение личности, на агрессию, экспансию, военный конфликт. Проблемы индивидуального выбора, индивидуальных решений увязываются с их общественными, историческими последствиями.

«Прошлое требует, чтобы я бросил его на дорогу современности и тем заставил ее споткнуться» — эта уже процитированная выразительная формула, найденная Грассом, могла бы послужить эпиграфом ко многим книгам его коллег-соотечественников. Осмысляя жестокий опыт развязанной нацизмом войны, трагические уроки фашистского двенадцатилетия, они ставят прошлое в сложный контекст современности. Трагическая нота, рожденная спецификой немецкой истории XX века, не затихала в литературе ФРГ, как не покидало ее тревожное стремление до конца разобраться в преподанных историей уроках. К вопросу: «Как это могло произойти?» — тесно примыкал другой, не менее острый: «Как сделать, чтобы это не повторилось?»

Как видим, спустя четыре десятилетия после разгрома рейха тема эта продолжала волновать и рождала острую полемику. Осмысление трагического опыта было в тот момент так важно для литературы ФРГ не только потому, что продолжали давать новые всходы невыполотые корни нацизма. В ситуации 1980-х четко просматривался выход этой проблематики за ее прежние границы, становилась очевидной связь с вопросом о мирном будущем, о судьбах цивилизации, о сохранении важнейших ценностей бытия. Участвуя в формировании антивоенного сознания, в пробуждении коллективной совести, способствуя вытеснению опасных, нацеленных на конфронтацию стереотипов мышления, литература оказывала важнейшее позитивное духовное воздействие.

В своем последнем романе «Женщины на фоне речного пейзажа» Генрих Бёлль тоже обращался к тем болевым точкам реальности ФРГ, которые мучили, угнетали его еще в начале творческого пути, в 1950-е годы. Он писал о кровавых следах прошлого в политических буднях, о духовном и нравственном ущербе, который продолжал наносить человеку фашизм, какими бы личинами он ни прикрывался.

Когда-то Альфред Андерш, еще один писатель послевоенных десятилетий, говорил о «травматическом шоке фашизма», искалечившем юность и молодость его сверстников. Этот травматический шок так и остался неизжитым для целого поколения, к которому принадлежали и Грасс, и Бёлль.

Незадолго до смерти Бёлль признавался в «Письме моим сыновьям», что «даже едва уловимый запах фашизма» повергал его в панику: не случайно он жил вблизи границы, держал наготове заправленный автомобиль и носил в кармане деньги на неделю жизни. Все его многочисленные поездки носили характер бегства от людей, которые пробирались наверх, на высшие посты, упрямо не желая помнить, что участвовали в фашистских злодеяниях.

Кстати, именно у Бёлля возникает фигура Фердинанда Шёрнера, одного из любимцев Гитлера; в марте 1945 года он еще успел получить от фюрера звание генерал-фельдмаршала. Шёрнер печально прославился своими военно-полевыми судами, даже в дни гибели рейха продолжавшими отправлять на смерть ни в чем не повинных людей. Шёрнер имел кличку Кровавая Собака. Такую же «почетную кличку» носит в романе Бёлля один из самых зловещих персонажей. От него и его сообщников всё еще исходит запах крови, по их вине продолжают страдать и гибнуть люди. Напомним, что фигура Шёрнера появляется и в «Луковице памяти» Грасса, и под именем Крингса — в романе «Под местным наркозом».

«Убийцы среди нас» — так можно было бы выразить главную мысль последнего романа Бёлля. Нарушая безмятежный покой рейнского ландшафта, прошлое врывается в настоящее, гибельно впутывается в человеческие отношения. Как говорит один из героев романа, оно превращается в «яд», просачивающийся «вниз» и отравляющий душу народа. Прошлое мертвой хваткой держит людей, вовлекая в конфликты и тех, кто давно ощутил его горький привкус, и тех, кто непричастен к нему уже датой своего рождения.

Миру насилия, бывших и нынешних убийц, продажных функционеров и запятнанных кровью банкиров противостоят в романе женщины. Как всегда у Бёлля, они воплощение совести, чистоты, человечности и — нередко — гражданского мужества. Лжи и насилию они противопоставляют упорную, беспощадную память, а то и яростную непримиримость открытого протеста. Правда, встречается в произведениях Бёлля и ненавистная ему категория женщин — «немецкие матери», которые, как говорится в «Письме моим сыновьям», с воодушевлением отправляли своих сыновей навстречу смерти во имя фюрера и рейха. Но в последнем романе речь идет не о них. Женщины здесь — альтернатива «мужскому миру» насилия и войн. И это, безусловно, перекликается с мотивами романа Грасса «Палтус», где также — хотя совершенно в ином художественном преломлении — ставятся сходные проблемы.