Книга Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина - Валерий Большаков

Он соотносил их с собственным опытом, сравнивал и приходил к выводу: прав генерал-лейтенант. Так надо же опробовать новую методу!

Тем более что штурмовик, доставшийся Михаилу, был из опытной партии – утяжеленный килограммов на триста, что нарушало баланс, но «довесок» оказывался зело полезным – за счет 12,7-мм пулемета и борт-стрелка.

Наконец-то задняя полусфера будет защищена!

Правда, двухместным «Ил-2» стал не на самом заводе в Воронеже, его переделали умельцы – нельзя было останавливать конвейер[37].

Но сделано все было от и до, от заводского не отличишь.

Даже броневой лист поставили поперек фюзеляжа, чтобы стрелка прикрыть. Еще две такие самоделки появились в самой эскадрилье – пара штурмовиков вернулась с задания в таком раскуроченном виде, что в ПАРМе решили не просто чинить самолеты, а довести их до ума.

Первые вылеты убедили «Дядю Мишу» в правоте Рычагова, и он стал самым ярым проводником новых идей.

Стрелок капитану Ерохину достался умелый – раньше старшина Желудев на «СБ» пулеметом заведовал, потом на «Пе-2».

Опыт был.

– Сема, Голубенкова не видал?

– Не, товарищ капитан. Да он с летунами, наверно.

– А-а… Ну да.

Капитан Голубенков обнаружился в сборном домике, отданном эскадрилье. Он восседал на самодельной лавке и повествовал, дополняя язык жестами – молодой, среднего роста, с голубыми глазами, лицо приветливое и открытое. Непослушная прядь русых волос у него все время свисала на лоб, выбиваясь даже из-под шлемофона.

– А вот еще был случай, – балаболил капитан. – Медведя научили летать. Да-а!

– Это как? – озадачился лейтенант Панаргин.

– А так! – с серьезным видом продолжал Голубенков. – Садится медведь в кабину и по команде запускает мотор. «Выруливай!» – Выруливает машину на старт. «Взлет!» – Взлетает. «Левый разворот!» – Ну и так далее.

– Э-э, нэправда, – возражает Гурген. – В воздухе нэ услышишь команду с зэмли.

– Правильно, не услышишь, – согласился капитан. – Потому и обучили попугая отдавать команды. Сажали этого какаду в кабину, и он там командовал. Кричал: «Взлет!», «Разворот!» и так далее, по тексту. Да-а… Года два так летали. Слетанная получилась пара. Но один раз… – рассказчик сделал мхатовскую паузу. – Один раз полетели они в зону. Попугай команды одну за другой подает: «Петля!», «Разворот!», «Петля!» Да-а… То ли перегрузка на него так подействовала, то ли что, а забыл попугай слово «посадка». Твердил одно и то же: «Разворот!», «Петля!» – а горючее уже на исходе. Увидал какаду, что стрелка у нуля колышется, похлопал медведя крылом по плечу и говорит: «Ты, Миша, давай крутись, а я полетел…»

Летуны смеялись над незамысловатой историей, видать, придуманной на ходу.

– Все здесь? – улыбнулся Ерохин. – Готовьтесь. Через полчаса вылетаем.

– Кого громить? – деловито спросил Голубенков.

– Танки. Немцы наших жмут…

– А мы – их, – кивнул капитан. – Всегда готовы, та-ащ командир!

Ровно десять «горбатых», низко гудя, выруливали на взлетку.

Восемь РС, четыре «ФАБ-100» нагружали и без того тяжелый самолет.

Он ревел от натуги, но поднимался-таки в небо. Правда, тысячу метров набирал долго, минут десять.

Выше показались стремительных очертаний «МиГи».

«Почетный эскорт».

– Я – «Москаль», – пробилось сквозь треск помех. – Куда летим?

– Немцев бить! – осклабился Ерохин.

– «Дядя Миша»? Ты, что ли?

– Я, что ли! Танков много развелось, надо бы проредить.

– Эт правильно…

Десять минут спустя послышался голос Голубенкова:

– «Дядя Миша»! Вижу цель! Танки на опушке леса!

– На боевом курсе! Приготовиться к атаке! «Маленькие», прикройте.

– Работай, Миша, прикроем…

– Я – «Десна-2»! – прорезался голос авианаводчика. – В воздухе спокойно. Курс сто двадцать!

– Принято.

Ерохин облегчил винт, дал полные обороты.

– Махарадзе и Панаргин! Подавить зенитки!

– Есть!

Штурмовики входили в круг, запуская над немецкими позициями зловещую карусель.

«МиГи» завели кружение выше, только вращались в другую сторону.

«Дядя Миша» бросил машину в пике – вот они, серые коробочки танков, жмутся к лесу на пригорке. Высота? Порядок…

Ерохин нажал кнопку бомбосбрасывателя – и самолет «вспух».

Полегчало «Ильюшину».

На приборной доске загорелась зеленая лампочка – ушли бомбы.

Рвануло знатно.

– Делаем второй заход!

Штурмовик Ерохина, описав круг, заскользил, снижаясь.

Несколько танков горело, хорошо горело – чадно, над развороченной автоцистерной набухал, заворачивался огненный «гриб», а мы еще добавим…

«Сотки» взрывались знатно, подсвечивая огненными вспышками клубы поднятой, взвихрившейся земли, толкая самолеты, ломая деревья.

«Ил» вздрогнул, освобождаясь от «эрэсов» – те огненными кометами порскнули по целям, видимым размыто сквозь неосевшую пыль.

С десяток танков они точно «почикали», как Рычагов изъясняется. А теперь пушечками отшлифовать…

Длинные очереди из пулеметов и пушек сделали хорошие прокосы в метавшейся немчуре.

Чьи-то РС пробили по складу боеприпасов – ахнуло так, что штурмовик шарахнулся в сторону.

– Выходим.

Резко развернувшись в сторону «Ила», летевшего впереди, Ерохин накренил машину, просматривая нижнюю полусферу – чисто, – и довернул.

– Сема?

– Чисто, командир!

– Сократить дистанцию. Стрелкам – усилить наблюдение!

– Голубенков отстает вроде, – доложил Желудев.

– Вроде или точно?

– Вроде точно…

– Голубенков! Я – «Дядя Миша»! Что у тебя?

– Товарищ командир! – отозвался Гурген. – Ему шасси выбило! Болтается под фюзеляжем, как…

– Понял.

– «Дядя Миша», – сказал Голубенков напряженным голосом. – Мотор тянет, но садиться на аэродром не могу: машина развалится. Да и полосу загорожу, сорву вылеты… Сажусь на шоссе.

– Садись, – отозвался Рычагов, – мы присмотрим.

– Внимание! – проснулся авианаводчик. – «Мессеры» от солнца!

– Понял. Я – «Москаль». «Горбатые», шуруйте домой.