Книга Забытая комната - Линкольн Чайлд

– Рабочее название, – кивнула Ким. – Вы сказали, что узнали имена трех ученых. Есть кто-то, о ком я могла слышать?

– Сомневаюсь. – Логан поискал что-то взглядом и взял листок с тремя короткими параграфами. – Старшим из участников проекта был Мартин Уоткинс, ученый-физик. Насколько я смог понять, он и возглавлял работы. Умер довольно давно, в начале пятидесятых. Очевидно, совершил самоубийство. Вторым был его ассистент, инженер-механик Эдвин Рэмси. Умер четыре года назад. И третьим – Чарльз Соррел, самый младший из тройки. Медик. Специализировался на том, что в наше время называется нейробиологией. Что случилось с ним, выяснить не удалось – никаких следов я не обнаружил.

– И это всё? – разочарованно спросила Ким.

– Да, если не считать того, что я прочел между строчек. Секретность проекта объясняется, по всей видимости, сомнительным характером работ с применением современных технологий. Но о причинах остановки исследований, почему их сочли опасными, – об этом ничего не сказано.

Некоторое время оба молчали. Ким, рассеянно жуя губу, смотрела в окно. Потом повернулась к Логану.

– Почти забыла. Я поработала с теми устройствами, которые мы нашли в лаборатории. Похвастать нечем, но небольшой прогресс есть.

– Поделитесь, – оживился Логан.

– Судя по имеющимся компонентам, это могут быть генераторы тональной частоты. По крайней мере, в том числе.

– И для чего они там нужны? – удивленно спросил Логан.

Женщина пожала плечами.

– В этом я еще не разобралась.

– Как они взаимодействуют с Машиной?

– Увы, пока тоже сказать не могу.

Логан снял накрывавшую сэндвич салфетку.

– Вроде бы ничего зловещего.

– Знаю. Может, и ошибаюсь… Буду работать.

Энигматолог взял половину сэндвича.

– Звуковой генератор… – Он уже открыл рот, но, не успев откусить, отложил в сторону. – Вспомнил кое-что. Вы не дадите мне компакт-диск Алкана?

– Великие умы мыслят одинаково. У меня как раз с собой. – Порывшись в сумке, Ким бросила на стол пластиковый футляр.

Он посмотрел на обложку.

– Grande sonate Les quatre âges. Шарль-Валантен Алкан.

– Симфония для фортепиано из четырех частей. Жутковатая вещь. Уилларду очень нравилась.

Логан поднялся из-за стола, захватил компакт-диск и прошел в спальню. Ким последовала за ним. Возле кровати стоял будильник со встроенным CD-плеером. Логан положил диск в дисковод, подстроил звук. Секундой позже комнату заполнила столь ярко отпечатавшаяся в его памяти музыка, которую он впервые услышал в гостиной Стрейчи: буйная и романтическая, но в то же время демоническая, со сложными переходами между мажором и минором, невероятно сложная, пронизанная агрессивными порывами арпеджио и резким звучанием струнных. Логан инстинктивно сделал шаг назад.

– Что такое? – спросила Ким. – У вас такой вид… Извините за банальную фразу, но вы как будто привидение увидели.

– Так оно и есть. Эта музыка постоянно у меня в голове.

– И что это значит? При чем тут Машина? Вы же не думаете…

Логан торопливо выключил проигрыватель.

– Нет. – Он вернулся в кабинет и снова сел за стол. – Нет, не думаю. Помните, я говорил, что у меня способности эмпата? В первый раз я услышал эту музыку в кабинете доктора Стрейчи. Позволю себе предположить, что эмпат во мне принимал то, что слышал сам Стрейчи, когда начинал заболевать. – Он помолчал. – Но есть и кое-что еще.

– Что?

– Когда я услышал эту музыку, там, в кабинете Стрейчи, я одновременно ощутил что-то. Что-то отвратительное, как запах горящей плоти.

– Музыка Алкана действовала на слушателей по-разному, иногда очень необычно. Некоторые утверждали, что, слушая ее, чувствовали запах дыма.

Логан почти не слушал ее – он думал.

– Перед самой смертью Стрейчи сказал, что его преследуют голоса. Голоса со вкусом яда. И потом доктор Уилкокс, за завтраком… Он тоже кричал что-то о голосах у него в голове. Голосах, которые делают ему больно, слишком резких…

– Меня там не было, – вставила Ким. – И слава богу.

– Я тогда предположил, что ему больно оттого, что голоса слишком пронзительные, слишком громкие. Но сейчас думаю, что он имел в виду другое. Полагаю, он ощущал голоса.

Ким пристально посмотрела на него.

– Вы ведь говорите о синестезии, да?

Логан кивнул.

– Чувствовать запах музыки. Вкус голосов.

Некоторое время Ким в задумчивости стояла у стола, потом негромко сказала:

– Я, пожалуй, пойду.

– Спасибо за сэндвич. – Логан проводил ее взглядом. Дверь закрылась.

Он посмотрел на сэндвич, лежавший на белой фарфоровой тарелке. Потом взял листок с короткими справками по ученым, занимавшимся проектом, и еще раз внимательно перечитал все три параграфа.

40

Пансионат для престарелых «Тонтон-ривер» размещался в трехэтажном строении кремового цвета на Миддл-стрит в городке Фолл-Ривер, штат Массачусетс. Логан заехал на парковочную площадку позади здания и, кланяясь завывающему со страшной силой ветру, вошел через главный вход в вестибюль.

Наведя справки, энигматолог минут через пять поднялся на второй этаж.

– А вот и он сам, – сообщила сиделка. – Возле окна.

– Спасибо.

– Так вы его родственник?

– Дальний, – ответил Логан. – Долго объяснять.

– Это хорошо, что заглянули, тем более в такую погоду. Детей у него нет – умерли, а внуки – стыд-то какой – ни разу и не навещали. А он ведь до сих пор в здравом уме.

– Еще раз спасибо.

Сиделка взглянула на коробку шоколадных конфет в руке посетителя.

– А вот этого ему, боюсь, нельзя.

– Я оставлю их в комнате медсестры, когда буду уходить.

Логан прошел через просторный зал. Постояльцы пансионата, мужчины и женщины преклонного возраста, смотрели телевизор, играли в карты, собирали пазлы, бормоча что-то себе под нос, или просто сидели, глядя пустыми глазами вдаль. Энигматолог остановился перед большим венецианским окном с видом на Кеннеди-парк и – дальше, за железнодорожными путями – Музей военных кораблей. У окна, в коляске, сидел мужчина. Никогда еще Логан не видел человека, на лице которого старость проставила бы столь явственную печать: болезненно-землистое, оно все было испещрено морщинами. Костяшки суставов вцепившихся в подлокотники пальцев, казалось, вот-вот прорвут тонкую, как папиросная бумага, иссохшую кожу. Сморщенное, сгорбившееся под бременем лет тело словно застыло в форме запятой. Рядом, на сиденье, лежала кислородная трубка; в носу – канюля. Но блеклые голубые глаза взирали на гостя живо и внимательно.