Книга Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Имам решил любопытным этим на языке вероучеников отвечать — туманном языке братства аль-Кадирийя, и долго разговаривал об отпущении грехов, за что соперники его стали обвинять, будто он этим непонятным языком с ними разговаривает, чтобы истину скрыть и увильнуть от объявления собственного мнения по этому вопросу по законам шариата и по справедливости — из страха, что его за это постигнет проклятие марабутов. Имам всегда побаивался этого и избегал выступать наперекор предкам и дервишам.

Люди Сахеля полагали, что дервиш в общем-то не голодает, поскольку, даже когда он постится, его оберегают и питают ангелы. Они все еще помнили того мюрида ат-Тиджани, который наведался в Азгер и о котором они думали, что он из тех, что клады ищут. Он тогда залез на гору Акакус и жил в пещерах Тадрарта безо всякой провизии и воды. О нем сообщили пастухи, его принял вождь Адда и заколол в его честь баранов, жертву принес. Негры тогда явились с деревянными блюдами, полными кускуса[143]рисового и больших ломтей мяса. Мужчины все вокруг этого гостя уселись, угощение пробовали, а запахи по всей округе разошлись от этого мяса, так что у детей и подростков головы кружились. Все вокруг от плача давились, скрываясь в углах палаток и поджидая у палаточных кольев, когда кости и объедки какие достанутся, потому что засуха тогда стояла, и люди целый год мяса не ели…

Однако мюрид ат-Тиджани преподнес им живой урок терпения. Он вперился в пустоту своими пустыми глазами, похожими на глаза у слепцов, и заявил с холодностью, не подобающей никогда не голодавшему мужчине: «Я взял на себя обязательство, что не испробую вкуса пищи, пока не наткнусь на Вау. Я — паломник из Зувейлы. И ищу Вау! Я ищу Вау!» Все заметили, в том числе и имам, что он тогда дважды повторил эти слова: «Я ищу Вау». И никто не знал, что однажды наступит такой час, и возродится Вау из легендарного небытия, поднимется город из мифов, которые рассказывали люди, и напоит жаждущих, накормит голодных, оденет нагих и босых, спасет всех заблудших и страждущих. В тот день их гость еще сказал нечто такое, что не рассеяло неясности его поисков затерянного Вау. Он сказал так: «Страсть и сытость вместе не встречаются. Я избрал страсть».

Несмотря на все это, он не нашел… Не нашел ни Вау, ни господа. Может, потому, что ошибся во времени? Явился раньше того часа, который назначил рок для воскресения Вау из небытия в просторах пустыни Азгера? Он скатился с вершины горы в Массак-Сатафат, упал замертво неподалеку от костра пастухов у подножия.

И тогда не осталось о нем в памяти ничего, кроме той занятной легенды, что он рассказал вождю и где поведал о мудрости голодания. Он сказал, что волк[144]насытившийся плачет горькими слезами от охватившей его жалости к самому себе, поскольку он знает, что последствием этому опять будет голод. А когда волк голодает, то смеется себе и оглашает равнины и вади своим воем да ревом, потому что знает: за голодом однажды да последует сытость! Мюрид так истолковал тогда содержание своей притчи: «Всякий раз, когда меня преследует голод, я чувствую, что приближаюсь ко дню моего вожделения — Вау».

Правда, нашлись люди, которые усомнились в таланте достойного мюрида и сказали, что вся эта притча его целиком заимствована из преданий Анги.

17

После нескольких ясных дней небеса нахмурились вновь и оделись пылью.

Ахмад явился в палатку вождя. Тот в одиночестве сидел на корточках в прихожей и смиренно наблюдал из-под навеса, как очередная песчаная туча кружила вокруг вершины одержимого бесами Идинана.

Он молча сел рядом и ждал. Шейх сделал ему жест, кивком головы спрашивая, в чем дело, и тот заговорил:

— Дервиш умрет.

Вождь вопрошающе взглянул на него, ожидая разъяснений.

— Никто не знает, — продолжал Ахмад, — когда он последний раз кусок в рот брал. Старая его кормилица-негритянка сказала старухам, что за этой его бедой — след от пальцев гадалки.

Ветер взвыл с новой силой. Между ними поднялся слой пыли. Ахмад помолчал немного и заговорил вновь:

— Она сказала еще, что Муса бредит о какой-то каменной госпоже и не хочет покидать холм по соседству с колодцем, со стороны Вау.

Вождь непонимающе глядел на гостя:

Сказала также, что ты — единственный, кто может убедить его прервать этот его пост — заставить есть и говорить. Он отказывается отвечать на все просьбы и мольбы людей с равнины. Даже имаму не удалось сломить его…

Ахмад прервал свои объяснения и прислушался к вою ветра. Края палатки рвались и хлопали — вот-вот улетят прочь и исчезнут в завесе. Опустилось мутное красное облако. Тоска окутала Сахару.

Он встал на ноги. Поправил на голове вокруг лица свое черное покрывало, помедлил немного, глядя на вождя. Пробормотал слова прощания, но хозяин ничем не задержал его, продолжая смиренно смотреть в никуда прямо перед собой.

18

У склона холма, рядом с кучей мелких камней, принесенных селем в незапамятные времена, сидел дервиш. Вокруг него носились тени подростков и женщин. Плакал ребенок, выл ветер, трепал широкие женские одежды — полы и рукава трепетали и хлопали, словно крылья летящих мимо журавлей, а сами фигуры их то и дело надувались как полные бурдюки. Они оповестили вождя, склонили головы в кружок друг к другу, пошептались и пошли прочь от холма.

Шейх стоял над головой сидящего дервиша.

Присел на корточки перед ним. Волны пыли и песка периодически хлестали Мусу по лицу, маска литама слетела с него прочь, и пыль забивалась в рот и коркой застыла на губах.

— Ты в беде? — наконец произнес вождь.

Тот не ответил. Вождь схватил его за руку. Свободной ладонью залез ему под чалму, потрогал лоб, потом опустил руку на землю, погрузил ее в песок, чтобы не дать недугу ходу. Заговорил таинственным тоном:

— Ты же знаешь, голод не откроет тебе стен Вау. Ты прекрасно знаешь это.

Ветер возвел между ними завесу из пыли. Вождь подождал, пока волна осядет, потом продолжал: