Книга Честь снайпера - Стивен Хантер

И вот теперь, повинуясь самой непреодолимой силе в журналистике – своей жене, – Уилл был готов выяснить все про «кто, что, когда, где и почему» о товарище Крылове, который активно действовал на протяжении всей войны, затем изредка появлялся еще какое-то время, а потом бесследно исчез. Его будто разрезала как корабль на крошечные неразличимые частички целая толпа потных рабочих в набедренных повязках.

Уилл перерыл все архивы, обзвонил всех стариков – как ветеранов американской журналистики, так и удалившихся на покой политиков советской эпохи – и не нашел ничего, точнее, ничего существенного.

– А, Крылов! С этим человеком приходилось считаться. А что с ним сталось? Вам известно?

Уилл запряг Интернет, получил доступ к определенным не слишком широко известным базам данных. Он перепробовал американские, британские, французские и австралийские разведывательные ведомства, гордившиеся своими успехами во время холодной войны. Нет, все это произошло слишком давно, выцвело, поблекло, и сверху наслоилось много всякого разного.

И вот теперь Уилл собирался сделать последнюю ставку.

Но это будет стоить денег.

Больших денег.

«Уилл, – сказал он себе, – ты и так уже достаточно потрудился. Не лезь туда. Ты даже не знаешь, что там найдешь. Как ты скажешь Кэти, что у тебя ничего не получилось?»

Но Уилл не желал взглянуть правде в глаза. Музыка пяти вопросов, этих Цирцей журналистской чести, звучала у него в голове, навязчивая, соблазнительная, неудержимая, манящая.

Сев за компьютер, Уилл набрал «Бэнк оф Америка» и перевел десять тысяч долларов со своего – с их с Рейли сберегательного счета – в московский банк.

Он поставил на кон высшее образование младшей дочери.

Как знать, может быть, она сама не захочет идти в университет.

Глава 28

Карпатские горы

В окрестностях Яремчи

Середина июля 1944 года

Немецкие патрули появлялись все ближе и ближе. Иногда они проходили выше, иногда – ниже. Иногда патрули вели себя очень агрессивно, громко шумели; иногда двигались незаметно, мастерски маскируясь в лесах, ведя бесшумную охоту. Иногда они держались на одном уровне, иногда поднимались по склону. А что, если они оставили в ночи наблюдателей? Отряды убийц, бесшумно затаившихся в засаде? Что, если они расставили хитрые ловушки, способные пронзить человека острым колом или свалить на него тяжелый камень? Хуже всего, а что, если они оставили снайперов?

Пребывая в постоянном страхе быть обнаруженными, беглецы во время сбора грибов не могли избавиться от тревоги, что имело свои психологические и физические последствия. Мила и Учитель вели борьбу за выживание. Так проходили дни.

– Крестьянин обязательно вернется, – настаивала Петрова. – Он раздобудет винтовку. Вы с ним подниметесь выше в горы, где безопасно. Скоро Красная армия освободит Украину. Вы будете спасены.

– А что будешь делать ты?

– Если Крестьянин достанет винтовку, я спущусь в долину, проникну в Станислав и найду, откуда сделать выстрел. Если мне не удастся убить Гределя, я просто буду убивать немцев до тех пор, пока они не убьют меня. Я погибну смертью снайпера, как погибли многие до меня.

– Ты заблуждаешься, сержант Петрова. Крестьянина уже давно нет в живых, это точно. И нам повезло, если он нас не выдал под пытками. Он не вернется. Винтовки не будет. Сербы нас найдут, а тот араб замучает пытками, причем тебе достанется больше, чем мне.

– Крестьянин просто чересчур медлительный.

– Мне бы очень хотелось в это верить. Но скорее всего, его нет в живых.

Учитель был прав. Куда пропал Крестьянин? Неужели его схватили в Яремче, куда он отправился на поиски винтовки? Он бесследно исчез. А может, он просто смылся, бросил их, воспользовавшись своими навыками выживания в лесу и в горах? Нет, он на такое не пойдет. Крестьянин силен духом, он не поддастся. Мила не могла поверить, что он больше не вернется.

Яремча

Подвал трактира

Гауптштурмфюрер Салид сейчас не подбирал вина к блюдам. Ему, конечно, хотелось вернуться, если и не в тот любопытный винный погреб, к тем сокровищам, которые могли в нем оставаться, то к одному очень ценному томику на французском языке, «Сорта винограда долины Луары», составленному в 1833 году. Для того чтобы понимать настоящее и предвидеть будущее, необходимо знать прошлое. Однако сейчас у Салида были другие заботы.

– Послушай, приятель, – на довольно приличном русском языке обратился он к человеку на столе, – так мы никуда не придем. Мы оба понимаем, чем все это закончится. Вопрос только в том, каким окажется путь до конечной точки. Если бы мы с тобой поменялись местами, ты поступил бы со мной точно так же, так что тут, честное слово, нет ничего личного. Идет война, только и всего, и каждый должен выполнять свой долг. Так почему бы тебе не облегчить себе жизнь?

«И мне тоже», – мысленно добавил Салид.

Докурив сигарету, он смял окурок. На роль камеры пыток погреб плохо подходил, но приходилось довольствоваться тем, что есть. Приспосабливаться. Таково солдатское ремесло. С точки зрения самого Салида, он вовсе не был жестоким, всего лишь был практичным, иначе ничего не добьешься.

– Не утомляй меня своими рассказами о том, что ты просто заблудившийся крестьянин. Крестьяне не слоняются по горам – только не во время войны. Они понимают, что это опасно. Ты находился в горах с какой-то целью, выполнял некую задачу, и, полагаю, я знаю, что это за задача. Так что будь добр, выкладывай все, что знаешь.

Мужчина лежал распятый на столе, привязанный веревками. Он был почти полностью обнажен, если не считать грубой повязки, прикрывавшей срам. Сколько еще он продержится? Нос у него был сломан, зубы выбиты, оба глаза заплыли. Кровь сочилась из десятка порезов и ссадин. Все тело представляло собой сплошное буйство синяков, кровоподтеков, гематом и, самое страшное, ярких алых бутонов, распустившихся в тех местах, где его жгли факелами. Огонь – самый первобытный страх, самый болезненный мучитель, самый жестокий соперник, и Салид без колебаний использовал его против своих врагов.

– Давай еще раз пройдем с самого начала. Мы схватили тебя, когда ты поднимался в горы, с тремя буханками хлеба, пучком моркови, тремя картофелинами и большим куском солонины. Кто-то в деревне дал тебе еду. Это нам известно. И я тебе вот что скажу: нам нет до этого никакого дела. Все замечательно. Небольшой героизм со стороны какого-нибудь глупца крестьянина, не из-за чего поднимать шум. Мне все равно. Гиммлеру тоже все равно, всем все равно. Это твоя победа, хорошо? Ты защитил друзей, ты никого не выдал ненавистному мучителю из полицейского батальона в дурацкой красной шапке, ты герой, Сталин может тобой гордиться. Если бы у меня было время, я бы поцеловал тебя за твой мужественный поступок.