Книга Завтра нас похоронят - Эл Ригби

— Ник, я думал, ты не явишься. Что у вас там…

— Ничего, ерунда, — я нетерпеливо махнул рукой. — Ты принес?

Он помрачнел:

— Я… пришел сказать, что все откладывается. У меня сейчас нет не засвеченного в грязных делах оружия. Я его ищу, но пока…

— Ничего, — вздохнул я. — Понимаю…

Да, я понимал. Но он отвел взгляд. Он очень странно отводил глаза, так делают, когда не верят. Я понял и это, невольно подбираясь, готовый броситься, ожидая, что из автомобиля появятся полицейские или солдаты. Откуда-то я знал, куда именно буду бить и как бежать, но… внезапно почувствовал обиду. Как он мог не верить мне, ведь мы… а вот что связывало нас, я знал только из его уст. И мои собственные воспоминания об этом были скрыты очень глубоко. Слишком глубоко, чтобы проснуться… но, похоже, недостаточно глубоко, чтобы не причинять мне боли.

— Ты ничего не вспомнил? — он цепко взглянул на меня. Да, теперь я знал точно. Не верит.

Я покачал головой:

— У меня сильные головные боли… я ничего не могу вспомнить. И тебя тоже. Прости. Кстати, ты не видел здесь девочку? Блондинку в норковой шубе.

— Видел… — медленно отозвался Байерс. — Я отправил моего… напарника… проводить её.

Одной бродить в таких местах опасно. И… очень странно, что она была здесь одна.

— Почему? — удивился я.

— Потому что она дочь одного небедного ученого. И он старательно прячет ее, выдавая чуть ли не за жену.

Последние слова показались мне абсурдными. Заметив выражение моего лица, Байерс поспешно объяснил:

— Все родители…

— Умерли. Знаю, мне говорили. А с вашим ученым этого не случилось. Может, было противоядие?

— Противоядие могло бы быть, если бы был яд… — медленно откликнулся Вильгельм. — Мы ведь до сих пор не знаем, отчего они умерли. Тебе это известно?

— Известно. И мне известно от Вэрди кое-что ещё…

— Что?

— Этот профессор работал над двумя проектами, связанными с биопсихическими волнами. «Линии силы» и «Черный ящик». Я не совсем знаю, что это может значить, но… почему-то мне кажется, что тебе надо поискать сведения о них.

— Зачем? — он прищурился.

Я сказал почти правду:

— Я не знаю.

— Откуда такие сведения у детей?

Вспомнив, что говорила мне Вэрди об Алане, я ответил:

— С развалин НИИ. Они иногда лазают там.

— Хорошо, я попробую узнать.

— Ты не веришь мне, да? Думаешь, что я вру тебе?

Я задал свой вопрос быстро, чтобы успеть поймать его. И поймал. Глаза расширились, а потом вновь неприятно прищурились, бледные щеки окрасились румянцем. Байерс шумно выдохнул и скрестил на груди руки:

— Извини, Ник, но я не знаю.

— Копаешь, да?

Он опустил взгляд:

— Скоро придёт на тебя досье. И тогда я буду знать, что мне… что нам делать.

Сейчас, глядя в эти сузившиеся глаза, я очень ясно понял и кое-что ещё. Он убьёт меня. Спокойно убьёт, если узнает, что за эти годы, что мы не виделись, я стал кем-то, кого можно записать в число врагов. И ему будет плевать и на колледж, и на нормативы по стрельбе, и на своего зелёного попугайчика, из-за которого он выглядит безобидным придурком с высокой должностью. Вильгельм Байерс прекрасно умел создавать обманное впечатление, это получилось даже со мной. Тем не менее, я не удержался от ответа:

— Только не забудь рассказать мне, кто я. Очень интересно.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга — он с удивлением, я с вызовом. Потом мы неожиданно рассмеялись. И новый приступ боли пронзил мои виски. Это было. Это было уже сотни раз, мы всегда начинали смеяться одновременно, и…

— Что с тобой? — ладонь легла на плечо.

Убийца исчез, передо мной снова был друг, которому я почти верил и на которого надеялся. Но он… ждал на меня досье, чтобы выяснить, застрелить меня сейчас или потом. И я отстранился:

— Ничего. Я тебе говорил, у меня это часто. Я пойду, мне нужно помочь принцессе.

— Кому? — губы дрогнули в улыбке.

— Неважно.

— Ты что, влюбился в кого-то из этих? — Байерс продолжал улыбаться.

«А потом ты используешь это против меня, если решишь, что меня нужно уничтожить», — мелькнуло в голове.

— Мне пора, к тому же холодно. Я замерз как собака, извини. Когда мы встретимся снова? Когда придет досье?

На последнем вопросе я посмотрел ему в лицо. Оно было бледным, улыбка исчезла. Байерс нахмурился:

— Ты ведь понимаешь.

— А ещё я понимаю, что, будь я врагом и услышь, что ты копаешь под меня, я свернул бы тебе шею прямо сейчас, и ты не успел бы даже вытащить оружие. А потом свалил бы всё на крысят. Подумай об этом.

Наши взгляды опять встретились. Я упрямо не отводил глаз. И Байерс кивнул:

— Ты всегда был чертовски убедительным, Ник. Я приду сюда через два или три дня. Найду вас сам. Пора что-то менять.

— В чём?

— Во всём, — отрубил он и посмотрел на часы с узким ремешком из светлой кожи. — Мне пора.

— Удачи.

Рука снова пожала мою:

— Береги себя.

Я не ответил. Он развернулся и пошел к автомобилю — шаги были быстрые, пружинистые. И он сразу начал кому-то звонить, а, садясь за руль, уже говорил — с очень встревоженным видом. Я надеялся, что разговор всё же не обо мне. Машина тронулась и, проводив её взглядом, я собирался уже уходить…. Когда вдруг увидел на том месте, где Байерс прохаживался в ожидании меня, небольшой картонный прямоугольник. Визитка? Нет… что-то другое. Карта, игральная, я видел похожие у мальчишек в лагере Вэрди. Червовый валет.

Покрутив карту в пальцах, я спрятал её в карман куртки и отправился назад, в лагерь. Меня ждали.

Комиссар

[Старый особняк чeты Ланн. 14:03]

Рихард не знал, что с такой силой влекло его в старый дом Виктории Ланн, в девичестве фон Штрефер.

Район, где жила бывшая жена Рихарда, был одним из наиболее пострадавших после Крысиного Рождества: здесь тогда жили, в основном, родители с детьми. А теперь здесь не жил практически никто. Землю в этом квартале покупали редко, старые дома не покупали вообще. Многие верили, что крысиная «болезнь» въелась в каменные стены, половицы паркета, струится по водопроводным трубам и проводам коммуникаций.

Прийти сюда, значило прийти на огромное кладбище. Рихард не любил кладбищ, но всё же пришёл.

Район был когда-то одним из самых благоустроенных и оживлённых в городе. Пройдя по нему, можно было увидеть ровные дороги, чистенькие ухоженные дворики школ и сами школы, выкрашенные свежей краской и поблёскивающие красными черепичными крышами. Можно было услышать смех и почувствовать свежие запахи фруктов, овощей и зелени с находившегося здесь же рынка. Можно было проехаться на звонких ярко-желтых трамваях, остатки рельсов которых ещё блестели кое-где на грязной дороге.