Книга Сокровище рыцарей Храма - Виталий Гладкий

Вся эта информация навевала надзирателю сыскной полиции невеселые мысли. Он был чересчур опытным сыщиком, чтобы не заметить совершенно очевидную связь между этой пятеркой — тремя мертвецами, кандальником и владельцем похоронной конторы. Кто-то очень властный и жестокий сделал предупреждение всем, кто попытается добраться до цинкового ящика, захороненного на Китаевском кладбище.

Шиловский ознакомился с врачебными заключениями по факту смерти копачей. Последний случай предельно конкретен — мужика зарезали какие-то садисты. А вот два первых…

Тот, что утонул, плавал как рыба. Он на спор переплывал Днепр туда и обратно без передышки. Когда его выловили и освидетельствовали, оказалось, что копач был совершенно здоров и, что удивительно, трезв как стеклышко. И тем не менее крепкий мужчина в расцвете лет, отменный пловец, пошел на дно словно камень.

Заключение по второму тоже вызывало массу вопросов. Свидетели в один голос говорили, что да, он пил, но не до положения риз и никогда не пьянел. Вскрытие подтвердило, что гражданин N ничем не болел и печень у него была, как у ребенка. Однако факт был налицо — копач могил умер, выпив всего два лафитника водки в компании каких-то подозрительных людишек; ни один из известных науке ядов в его организме не обнаружен.

«Подозрительные людишки… Нонче все подозрительные, — проворчал Шиловский. — Один французик, этот мсье Боже, чего стоит. Если как следует потрясти «Континенталь», то оттуда такие клопы могут посыпаться… Интересно, чем, черт побери, занимается наша жандармерия?!»

Так что же хранится в том таинственном цинковом ящике? Несметные сокровища? Не исключено. Убиты три главных свидетеля… Да, да, они умерли насильственной смертью! В этом Шиловский уже не сомневался. Так когда-то заметали следы при устройстве серьезных тайников владетельные персоны древности и пираты.

Тогда получается, что те сто тысяч рублей, которые ему всучил в виде мзды француз, — капля в море?..

Ах, сукин сын! Надзиратель от волнения вскочил и забегал по кабинету. Его распирала неожиданно проснувшаяся жажда к деньгам. Раньше — до того, как он получил из рук мсье Боже саквояж, — Шиловский не замечал за собой таких порывов. Ему хватало его содержания. Почти хватало.

Иногда, время от времени, надзиратель «инспектировал» свой участок. И как-то так получалось, что после инспекций карман его сюртука сильно оттопыривался и начинал шелестеть от купюр, которые ловко запихивали туда мелкие лавочники и прочие прохиндеи.

Но разве это были деньги? Так, мизер… Гроши. Те, кто умасливал надзирателя, грешили по маленькой. А вот из рук бандитов и прочих уголовников Шиловский никогда и ничего не брал. Это было его железное правило. Так низко опуститься ему не позволяло воспитание.

И однако же он взял. Правда, от господина с виду вполне положительного и даже как будто законопослушного. Так ему казалось поначалу. Но, копнув поглубже, Шиловский вдруг понял, что влип. Шлюзы прорвались, и все его естество, доселе глубоко упрятанное в потаенных омутах, вылилось наружу.

Да, сто тысяч — это не деньги. Вернее, не такие уж и большие деньги. Хорошо бы покопаться в той таинственной могилке… Но как ее найти? Нет, нет и еще раз нет! Никаких копаний. Дал слово — держи. Иначе…

«Дурак! — обругал себя Шиловский. — Тебе не хватает лишь приключений с масонами. Лови уж лучше своих мазуриков и жиганов, если не желаешь идти в отставку, так будет спокойнее. Хочешь составить компанию тем троим? Зарежут, как цыпленка, несмотря на полицейское звание. Этот мсье Боже весь лощеный и цивилизованный, а глаза волчьи…»

Постепенно мысли Шиловского сосредоточились на Балагуле. Интересно, этот сукин сын еще жив или нет? Если жив, то ему здорово повезло. Все-таки у кандальника-каторжанина есть надежда отбыть срок и вернуться домой. А с того света еще никто не возвращался.

Как это ни удивительно, но надзиратель знал Иону Балагулу. Он несколько раз попадал в участок, но не за политику, а по причине своего буйного характера. Иона очень любил на хорошем подпитии зайти в приличный ресторан и побить зеркала. При этом он кричал что-то про кровопийц и эксплуататоров, но к нему особо не прислушивались, а просто вязали.

Потом, протрезвев в участке, Балагула угрюмо бубнил, что бес попутал, платил за урон, причиненный ресторану, и его отпускали, слегка пожурив. Пьянство в царской России не считалось большим пороком и уж тем более не тянуло на уголовную статью. Полиция на пьяные дебоши смотрела сквозь пальцы.

Шиловскому очень хотелось вызвать Балагулу на допрос. Но он понимал, что это невозможно — где Киев, а где Сибирь. Никто не будет заниматься этапированием каторжанина в обратную сторону, тем более без веских на то причин. Ведь у Шиловского на Балагулу ничего не было.

Мало того, бригадир копачей могил проходил по делу не как уголовник, а как политический. Это был уже совсем другой компот. Так могут и самого Шиловского заподозрить в пособничестве врагам отечества — а ну как Балагула сбежит по дороге? Тогда все шишки достанутся надзирателю…

Размышления Шиловского прервал стук в дверь.

— Входите! — сказал надзиратель и нервно потушил папиросный окурок.

На пороге появился пристав Семиножко. Как обычно, он был красным и потным — на улице парило; наверное, перед грозой. Пристав не выпускал из рук огромного носового платка и время от времени промокал им пот, который не только выступал крупными каплями на лбу, но и стекал на грудь по его длинным казацким усам.

— Хух! — сказал пристав. — Здравия желаю, Евграф Петрович!

— Здравствуй, Петр Мусиевич. Присаживайся…

Пристав сел на стул напротив Шиловского. Его глаза бегали в орбитах как два маленьких зверька. Создавалось впечатление, что Семиножко в чем-то сильно провинился и теперь ждет неминуемого наказания. «Что это с ним?» — удивленно подумал надзиратель, который был хорошим психологом.

Подумал одно и сказал другое:

— Вот что, Петр Мусиевич, забудь про Ваську Шныря. На время! — повысил голос Шиловский, решив, что Семиножко хочет что-то возразить. — Нужно заняться другими, более важными делами. А Шнырь объявится… в этом нет сомнений. Поднимется со своего «донышка» на поверхность, а мы тут как тут.

— Но как же… Ведь убит полицейский… — возражения Семиножко звучали как-то неубедительно.

— Жигана будем искать. Но не в ущерб другим делам. Ты его портреты раздал городовым?

— Конечно. Еще вчера.

— Вот и славно. Пусть потрудятся. И я еще им хвоста накручу. А то совсем перестали мышей ловить. Сладкую жизнь себе устроили.

— Да, да… — поддакнул Семиножко, который вдруг почему-то резко успокоился. — Берут мзду не по чину… — последняя фраза прозвучала чересчур зло.

Шиловский остро взглянул на пристава, но промолчал. Он знал о нравах, царивших в полицейских участках, не понаслышке. Умаслить городового или пристава в среде торговцев и разной мелкой шушеры считалось делом само собой разумеющимся.