Книга Просветляющая книга. Спешите любить - Александр Казакевич

Правило взаимного обмена (и его следствия) широко используется повсюду и повсеместно: в межличностных отношениях, в политике, дипломатии, в бизнесе и рекламе. Например, при массовых распродажах. Когда продавец объявляет о значительном снижении цены на какой-то залежалый товар — иначе говоря, заявляет о своей уступке, — то покупатель спешит данный товар приобрести. Даже если он, этот товар, сто лет ему будет не нужен.

Однако нас интересует не коммерческое использование правила взаимного обмена, а общечеловеческое. Ведь, по большому счету, желание отплатить ближнему за его услугу или помощь — не только эффективный способ воздействия на человека, но и важнейший эволюционный закон, закрепленный в нас на уровне врожденного инстинкта. Всякое живое существо объединяется в общество себе подобных не только ради безопасности и выживания, но и ради личного роста и совершенствования. Человек — существо социальное, то есть общественное. А любое общество подразумевает сотрудничество: ты помогаешь мне в этом, я помогаю тебе в том; ты делишься со мной мясом, я делюсь с тобой рыбой; ты чешешь мне спинку, я вылавливаю блох на твоей голове. Словом, «ты — мне, я — тебе».

По принципу «ты — мне, я — тебе» живут не только люди, но и животные, и насекомые, и практически все живые существа. Не главенствуй этот принцип в природе, а работай, скажем, лишь принцип «каждый сам за себя», то и эволюция пошла бы другим путем. И миром правили бы не самые разумные, а самые агрессивные, ядовитые и клыкастые.

Стремление быть благодарным заложено в любом биологическом существе, как в самом высокоразвитом, так и простейшем. Можно уверенно говорить, что все млекопитающие отличаются высоким уровнем сотрудничества и, соответственно, чувством благодарности. Причем последнее, как оказывается, может распространяться не только на своих собратьев, но и на представителей других видов. В том числе и на своего главного врага — человека.

Около десяти лет назад в одной из московских газет мне попалась на глаза небольшая статья-рассказ Андрея Федорова, судя по всему писателя-натуралиста или, может быть, охотника-любителя. Уж не знаю, какую струну в моем сердце «зацепил» этот рассказ. И я вырезал его и сохранил. Эта история — о дружбе человека и медведя. Это грустный рассказ. Грустный, но, как мне кажется, замечательно красивый и светлый. И называется он так:

Медведь, приносящий рыбу

«Накануне весенней охоты я узнал, что на одном из алтайских урочищ на реке Чуя трагически погиб, преодолевая порожистый участок весеннего паводка, мой старинный друг- охотник-промысловик и проводник Анатолий Степушкин. Туристы из Барнаула нашли ниже по течению перевернутую лодку и часть его личных вещей. Когда вода спала, нашли и тело. По-видимому, Анатолий утонул на одной из бурных шивер, налетев на подводный камень или корягу.

Вся жизнь Анатолия была связана с лесом и рекой, на которой он жил последние тридцать лет. Он существовал в этом мире вдали от людской суеты, интриг и материальных благ. Его душа слилась с природой, в ней и растворилась.

Вечерело. На берегу стоял мужик. Через минуту мой каяк выскочил на берег подобно гигантской рыбине. В мгновение звенящий рой летучих тварей, комаров и мошки, облепил меня, словно серой театральной вуалью. Вытащив из кормы баул с провизией и спальным мешком, я поднялся по деревянным ступенькам на берег.

Рубленая домушка больше напоминала заимку. Я сначала так и подумал. Но пасущаяся козочка, суетящаяся под ногами дюжина пестреньких курочек во главе с гордым петухом и здоровенный котяра на крыльце создавали тот неповторимый уют, который можно встретить только в российской глубинке.

Коренастый дядька с седеющей бородой протянул руку. Поздоровались.

— Один идешь?

— Один.

— Ну, заходи.

Присел на скамью. На дощатом столе дымился солдатский котелок. Две кружки, ложки, нарезанный крупными ломтями черный хлеб, закопченный чайник, пакет с сахаром и лоснящиеся от жира свежесоленые хариусы, издававшие по всей избе запах свеженарезанных огурцов, говорили сами за себя: «Налей и выпей».

Выпили. Закусили. Еще выпили и разговорились. В небе проклевывались ранние звезды.

— Стреляешь?

— Так. Когда приспичит.

— Увидишь медведя на перекате — не трогай. Ручной.

— Это как?

— Дружим мы с ним.

— С медведем?

— А то.

— Расскажи.

— Позапрошлой весной, — начал свой рассказ Анатолий, — на пороге брал нерку. Набрал, сколько надо, и пошел домой. Заночевал на берегу. Сижу у костра. Вдруг слышу, идет хозяин (то есть медведь, «хозяин тайги». — А К.). По поступи раненый. Я— за ружье. Только зарядился, медведь остановился и рыкнул. Но не как хозяин, а как-то жалобно. Потом — тишина. Чую, залег где-то совсем рядом. Э, брат, я такие шутки не уважаю. Не я тебя стрелял, не мне с тобой разбираться. Всю ночь жег костер, подшумливал, рубил чурки для костра. Однако медведь залег мертво. Ни гугу. Ночью не сомкнул глаз. Решил так.

Если сам не уйдет, добью. Зачем мне в хозяйстве раненый медведь? Туристы по реке, вроде тебя, шастают, да и нам, промысловикам, одни невзгоды.

Анатолий достал из нагрудного кармана сигаретку. Видно по всему, разволновался. Пыхнул разок и продолжал:

— Бросил я пару рыбин на гальку, собрал скарб и пошел вдоль берега. Отошел с версту. Вещи в кустарник — и с ходу назад. Задумка была у меня — зайду с тыла и посмотрю, что он делать будет: если брошенную рыбу не тронет, а пойдет за мной по следу, значит, охоту на меня открыл. Тут уж делать нечего — хочешь не хочешь, а добивать надо. Или я, или он.

Дал крюка. И что же? Вижу, по берегу хромает на трех лапах здоровенный медведь. Правую переднюю поджал под самое пузо. Я даже без бинокля разглядел. В лапе у медведя здоровенная занозина. Так вот оно в чем дело!

Самцы метят свою территорию. Становятся на задние лапы и сдирают кору с дерева, оставляя на стволе полосы. Мол, я тут был. Здесь все вокруг мое, и не дай бог кто сюда сунется. Этот мишка, видно, тоже ходил по своему кругу и метил таким образом свои владения. Да, видно, не подрассчитал. В лапу впилась щепка. Вытащить ее он не смог.

Распухла лапа, и теперь он испытывал жуткие страдания. Сердце не камень. Анатолий так живо представил себе мучения косолапого, что у самого заболела ладонь. И тут он решился на невероятное.

Повесил на сучок карабин, отстегнул с пояса охотничий нож и, полностью разоруженный, поспешил на помощь. Топтыгин лег на бок. Потом перевернулся на спину, вытянув вперед морду и закрыв глаза. На языке хищных зверей эта поза означает полное повиновение: дескать, делай со мной что хочешь.

Расстояние между человеком и самым коварным, сильным хищником сокращалось.

А вдруг это хитрость? Стоит только подойти ближе, и раненый зверь в одно мгновение превратит его в груду кровавого мяса. Приближаясь к медведю, Анатолий тем не менее поглядывал на его холку. Если стоит дыбом — лучше не подходить. Шерсть лежала гладко. Охотник, добывший на своем веку не одного медведя, теперь сам пытался спасти того, кого некогда считал своим врагом.