Книга Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев

Да оно и понятно!.. Оттолкнёшь от Антанты Бельгию, а та, не дай бог, разрешит Германии транзит войск через свою территорию для удара по Франции. И как же тогда с удобным поводом для Англии «вступиться» за «поруганную» Бельгию и вступить в войну?

Сэр Артур смотрел далеко вперёд…

Сразу после Сараевских выстрелов он в очередной раз демонстративно подчеркнул незаинтересованность-де Англии в развитии напряжённости и сумел создать у немцев полную иллюзию того, что Англия в войне против Германии участвовать не будет. Это было подстрекательство не столько тонкое, сколько совсем уж бесчестное.

Потом историки будут объяснять поведение Англии её якобы тревогами по поводу растущей-де германской морской мощи, но вот как соотносились военно-морские силы на основном морском театре в Северном море. Англия имела в «Гранд-Флит» («Большом флоте») и «Флоте Канала» 20 дредноутов, 38 додредноутов (линкоров), 5 линейных крейсеров, 67 крейсеров, 192 эсминца и 68 подводных лодок.

Флот открытого моря Германии включал в себя 15 дредноутов, 22 додредноута, 3 линейных крейсера, 25 крейсеров, 137 эсминцев и 24 подлодки.

Общее же число наиболее тяжёлых кораблей сверхдредноутного, дредноутного и додредноутного типа у Англии выглядело ещё внушительнее: 66 против 37 немецких. То есть за англичанами оказывалось явное преимущество, особенно с учётом французского флота (правда, слабого), а также отличной береговой обороны и хорошо защищённых морских баз. Англичане и более интенсивно, чем немцы, наращивали свою флотскую мощь.

К тому же на Балтийском море русский Балтийский флот подавляющее превосходил немецкие силы, и немцы оказывались перед необходимостью перебрасывать часть кораблей из Северного моря на Балтику через Кильский канал (что они потом и делали).

Нет, дело было не во флоте.

Во-первых, Англия желала войны лишь чуть менее, чем США. Да, Америке война сулила только многочисленные выгоды: подъём производства, снижение безработицы и социальной напряжённости, финансовое закабаление Европы, усиление своего политического влияния и создание массовой армии.

И всё это – без малейшего риска для своей территории, без риска проиграть войну.

Однако и Англия рассчитывала отбояриться лишь экспедицией на континент без ущерба для собственно Острова. А одновременно она предполагала разбить опасного германского конкурента, чьи товары вытесняли английские на мировом рынке.

Впрочем, все эти соображения могли заботить и заботили английскую элиту. Что касается рядового англичанина, то он воевать на суше с себе подобными (то есть с европейцами) не умел и не любил. Недаром Бисмарк в своё время похохатывал: «Если бы Англия высадила на берега Германии десант, то я просто приказал бы полиции его арестовать».

Двинуть запроливные массы англичан «на континент», в окопы, было не немного легче, чем подвигнуть на это же заокеанских «янки». О том, как с навешиванием «бубенцов воинственности» на рядового американца справилась элита США, мы в своём месте узнаем. Но технология в Америке была применена, в общем-то, та же, что за три года до этого в Англии. Способы её хорошо описал генерал Фёдоров, посетивший «Остров» в 1915 году с миссией адмирала Русина: «Газеты и журналы, плакаты и листовки, публичные доклады, патриотические манифестации, кино, театр»…

У Трафальгарской колонны Нельсона непрерывно шёл поставленный с размахом балаган по записи добровольцев на фронт. В результате так называемая «китченеровская» армия (по имени военного министра Китченера) вырастала на глазах: за год с 200 тысяч до 1 миллиона.

Соответственно росло и английское военное производство, чему очень способствовал принятый сразу после начала войны «Декрет о защите государства».

Возрастали и централизация, и контроль капитала за жизнью страны. И всё это были приметы новой империалистической эпохи. Ранее хоть умирать можно было по своему выбору. Теперь и этой «демократической свободы» европейца лишали: фронт и тыл приобретали черты тотальности. А в итоге росли прибыли элиты, то есть то, ради чего весь сыр-бор усиленно и разжигали.

В списке акционеров только одного оружейного концерна Армстронга, который с начала XX века не выплачивал дивиденды менее 10, а то и 15 процентов, были имена шестидесяти представителей знати или их жён, сыновей, дочерей; пятнадцати баронетов, двадцати рыцарей с титулом «сэр», восьми членов парламента, пяти епископов, двадцати крупных офицеров и восьми журналистов. Война этой компании могла принести одно – повышение годовых доходов в три, пять, а то и в десять раз.

Было из-за чего стараться.

Английский журнал «Экономист» уже во время войны в испуге проговорился однажды – в номере от 13 февраля 1915 года: «Филантропы выражают надежду, что мир принесёт международное ограничение вооружений. Но те, кто знают, какие силы фактически направляют европейскую дипломатию, не увлекаются никакими утопиями»…

Сэр Эдуард Грей утопиями не увлекался. Он и его патроны прекрасно понимали, что начинать войну имеет смысл только тогда, когда в ней против Германии (и Австро-Венгрии как вспомогательной единицы) будет воевать Россия. Россию к этому готовили более десяти лет, и теперь приходило время окончательно её «дожать» и поджечь тщательно обдуманный военный европейский пожар…

Глава 5. Выстрел в Сараево и англо-французские интриги

САРАЕВО было воспринято разными кругами в Европе по-разному. Убийство наследника австрийского престола можно было, конечно, счесть за «casus belli», то есть повод к войне, хотя бы войне Австрии с Сербией. Но вначале Европа отнеслась к произошедшему с явным безразличием. Николай II в своём дневнике об этом событии не упомянул ни словом. В Кронштадте тогда гостила английская эскадра с королём Георгом V на борту, и царь оставил для истории лишь сведения о байдарочных катаниях и завтраках с Georgie.

Франция, правда, обсуждала убийство с жаром, но не эрцгерцога и его жены, а убийство редактора «Фигаро» Кальметта, павшего от руки мадам Кайо, жены французского министра финансов и лидера радикальной партии Жозефа Кайо. Кальметт публиковал интимные письма Кайо в целях его дискредитации, и жена ответила на провокацию пулей.

Кайо травила не только «Фигаро», а вся консервативная, клерикальная и умеренно-республиканская печать. Травила по той простой причине, что Кайо – до того послушный – с какого-то момента начал мешать финансистам со своей идеей прогрессивного подоходного налога. В 1912 году Кайо «ставили на вид» и слишком дружественный тон по отношению к Германии. Его счастье, что в придачу к ненависти банкиров он имел ещё и любовь незаурядной женщины. Во Франции это было кое-что, и Генриетту Кайо оправдали.

Европу надо было расшевелить, что постепенно и было сделано, хотя и не сразу. Франц-Фердинанд был убит 28 июня, а только 23 июля 1914 года посланник Австрии в Белграде барон Гизль вручил австрийский ультиматум Сербии.

Но и после этого Парижская «Пти Паризьен» уделяла «сараевской» теме ровно вдвое меньше внимания, чем мадам Кайо. В Германии и Австрии видные военные в июле убыли в отпуска, чтобы не подбавлять политического «электричества» в июльскую атмосферу, и так обычно богатую грозами.