Книга Золотой песок для любимого - Вера Копейко

Или… многоминутное?

Лидия засмеялась. Она постарается, чтобы удовольствие длилось дольше. Она сумеет преподнести подарок Шурочке Волковысской на всю жизнь. Она отнимет у нее главное. Любовь.

Лидия уже купила подробную географическую карту в книжном на Никольской. Хозяин продал ей с большой скидкой, потому что она делала для него кое-какие переводы. У Лидии был дар к языкам, она легко переводила статьи из иностранных журналов, если ей платили.

По той же улице, что и Николай, ехала Елизавета Степановна, его сестра. Тоже в банк. Обдумывая события последних дней, хвалила себя и ругала.

Хвалила за то, что подобрала лихача для племянницы Михаила Александровича и ее подруги. Галактионов благодарил ее, горячо жал руку. Она улыбнулась. Это происходило прилюдно. Она видела, что Шурочка смотрит на нее, как и ее подруга. Красивые девочки.

Шурочка нравилась ей. Эх, родись она вместо нее, вот уж повеселилась бы! Речь не о том, что до упаду танцевала бы на балах и флиртовала – не без того, конечно. Нет, о другом – все бы узнала, все прочитала, все испытала. Она тоже училась бы за границей.

А вернувшись в Москву, не церемонилась бы, как московские девушки на выданье – то нельзя, другого – маменька не велит. Не-ет, она летала бы где хотела, говорила со всеми без смущения. А то ведь даже со своими деньгами, которых у нее куда больше, чем у Шурочки и Михаила Александровича, вместе взятых, робеет, потеет, хотя виду не подает. Как будто дед и отец стоят за спиной, и все вокруг видят их. Да пальцем тычут – во-он какие лапотники!

Шурочка, думала Елизавета Степановна, не стала бы сжимать губки, как она давеча в карете, когда Михаил Александрович прижался к ней своими. Вот за это она себя ругала.

Ах, какой он был нежный. Елизавета Степановна едва не лишилась чувств. Значит, нравится ее сердцу Михаил Александрович, а не только разуму. Так оно отзывалось лишь однажды в жизни – на Михайлу. Однако какое совпадение. Тоже Михаил. Но тот был кучер. А она-то кто? – фыркнула Елизавета Степанова, восстанавливая справедливость и словно защищая первого Михайлу от себя самой, нынешней.

Но едва отец заметил это, так кучер пропал. Много лет прошло, когда она увидела его – из окна кареты, на Лубянской площади. Там располагалась самая главная биржа наемных экипажей во всей Москве. Он кормил своих лошадей сеном из колоды, ожидая пассажира. Был он немолод, бородат, а в бороде она заметила снежную посыпь. Ба, откуда? Она прилипла к окну, но снег не шел. Когда отъехали, догадалась – поседел он.

Прямо вот здесь это было – она чуть не свернула шею, чтобы рассмотреть. Не успела – проехали.

Но, удивила она себя, даже от взгляда на пустое место с ней сделалось сейчас что-то такое, чего не случалось даже рядом с мужем. Огнем обожгло между бедер и расплавило.

Елизавета Степановна перевела дух.

С Михаилом Александровичем, напомнила она себе, было почти так же. А вот ведь сжала губы – побоялась.

И чего боялась? Михаил Александрович человек почти что чужой в Москве. Он бы и сейчас жил у себя в лондонском доме, сидел у камина и пил английский чай со сливками, если бы… Если бы не она… Кардакова улыбнулась. Это правда. Да, из-за нее он остался зимовать в Москве. А хотел, как сам признался, уехать с первыми белыми мухами.

Он сказал, что наливает сначала сливки, а потом чай. Она попробовала – точно, совсем другой коленкор, как говаривала ее бабушка.

Ничего, успокаивала она себя. Она еще раскроет губы перед ним. И раскроется… вся. Елизавета Степановна порозовела. Почему нет-то? Любовь знает, что ей раскрыть…

Она снова подумала о Шурочке. Она-то как к ее брату – чувствует ли то же, что она к ее дяде? Николаша красавец, умен, выучен. А когда денег ему даст, тогда… Она уткнулась носом в воротник, отороченный собольим мехом. Хоть и не осень на дворе, но мода велит, да и лето нынче прохладное.

А если… если Шурочка откажет? Тогда как ей быть с Михаилом Александровичем? Она выдернула нос из воротника. Она что же – откажется от своего счастья?

Копыта цокали по мостовой, отдаваясь в голове.

Выходит, что должна…

Кучер свернул в переулок, Кардакова распорядилась остановиться возле банка. Она хотела взять деньги на новый наряд. Михаил Александрович так распалил рассказами о модах в Европе, что она решила заказать себе к балу такое, чтобы у него искры из глаз посыпались.

Ладно, не надо думать о горьком да печальном. Осенью все пройдет намеченным путем, Бог даст, соединятся две пары разом – Николаша с Шурочкой и они с Михаилом Александровичем.

Галактионов говорил ей, что хочет прокатиться в какую-то чудную землю – Гоа называется. Да повезет она его, куда он скажет. С радостью. Ну и что – дальний край? Хотела почитать, что за Гоа такая, да нет минуты свободной. Она вздохнула. Чтобы управлять таким хозяйством, как у нее, надо жизнь положить только на это.

Елизавета Степановна подкатила к банку, увидела знакомый экипаж. Николаша? А он что тут делает?

Она быстро вышла из кареты, швейцар открыл перед ней двери. Широким неженским шагом, каким она не позволяла себе ступать при Михаиле Александровиче, она направилась к конторке. Возле нее стоял брат и укладывал деньги в бумажник.

– Здравствуй, Николаша, – тихо сказала она. Он быстро повернулся. На его лице она заметила испуг. – Что за дела у нас тут, братец? – спросила она ласково. Обычно сестра говорила с ним таким голосом, пытаясь сдержаться от гнева. Нетрудно догадаться, что если он здесь без ее ведома, это означает тайное денежное дело. – Говори-ка.

Он вздохнул, она смотрела, как поднимается его грудь, и ответил:

– Я обещал деньги… – Потом торопливо добавил: – В рост.

Она молчала. Потом усмехнулась:

– Когда это я подпись доверительную поставила? Запамятовала что-то.

Николай побледнел.

– Ну, поди вон. Только не уезжай. Напомнишь.

– После, Лизавета. Сейчас меня ждут.

Что ж, это уже дерзость, он сам понимал.

Николай метнулся от стойки так, что ветром выдуло локон из прически Кардаковой.

– Что это значит? – проговорила она.

Но никто не мог ей дать ответа на этот непростой вопрос.

А Николай в это время сел в экипаж и понесся к той, кому он обещал деньги.

Вовсе не в рост. Обманул он сестрицу.

22

– Какая пшеничная красавица! – воскликнула Барина мать, увидев Шурочку.

– Все такой же ангелочек, – пробасил Варин отец. – Как в детстве.

Они обнимали Варю за плечи, каждый со своей стороны. Седовласый мужчина высокого роста, моложавая женщина ростом ему под стать смотрели на Шурочку.

– Ох уж, ангелочек, – фыркнула Варя, поднимаясь на цыпочки. Сначала она поцеловала в щеку мать, потом отца.