Книга Оракул - Кэтрин Фишер

Сетис поймал плод и изумленно ахнул. Он оказался легким и пустым внутри. Апельсин был сделан из папируса, размоченного в воде, измельченного и высушенного. Это была игрушка!

И внезапно он понял, что не только апельсин, но и вся сверкающая обстановка пещеры сделана из бумаги: из миллионов и миллионов обрывков, клочков, записок, отчетов, которые писцы каждый день комкали и выбрасывали в большие круглые корзины, отправляли в печь. Приглядевшись, он увидел, что столы расписаны украденными из мастерских остатками цветной туши, а картины на них — лишь грубые копии творений художников, расписывавших гробницы, что иероглифы и сложные, витиеватые буквы ничего не означают, слова полны ошибок, а позолота нанесена тончайшим, разбавленным слоем. Взяв в руки небольшую подставку для свитков, он разглядел просвечивающие сквозь краску буквы первоначального папируса — призрачный след, выдающий происхождение «строительного материала».

Креон зажег свечи в круглом канделябре и уселся в большое кресло, украшенное распростертыми крыльями грифа.

— Все это — мое, — произнес он с тихой гордостью. — Все они — копии. Тени реального мира. Мебель Архонов, предметы, ушедшие в могилы, имущество пред сказателей, жрецов, надсмотрщиков, генералов. Я их скопировал. Сотворил себе богатство из жалких, никому не ненужных обрывков.

— Невероятно! — Сетис прохаживался среди тщательно расставленных табуретов, вееров, статуэток кошек и лошадей, нырнул под громадную фигуру стражника, который вглядывался в несуществующую даль, опираясь на большой черный посох.

Алексос тоже обследовал комнату; то и дело из темноты доносился его восторженный голос:

— Смотрите, здесь вазы, кувшины, тарелки! И все из бумаги! Смотри, Сетис, иди сюда, взгляни!

Сетис осторожно пробрался по пыльному проходу между фигурами каких-то крупных птиц, похожих на аистов.

Архон стоял у подножия высокой ступени; проход загораживала изысканная ширма, расписанная золотом; хитроумный узор мягко поблескивал в свете факелов. За ширмой пылал очаг, уютно, по-домашнему потрескивая.

Сетис сглотнул слюну. Внезапно он понял, что умирает с голоду. Он обернулся, но Орфет уже был тут как тут; оттолкнув альбиноса, толстяк отыскал вход на кухню, протиснулся в него и принялся шарить среди горшков и кастрюль. Креон рассмеялся:

— Не волнуйся, толстяк. Я не часто принимаю гостей, но не собираюсь морить вас голодом.

Они подкрепились холодной бараниной и фруктами. На столе лежало несколько клубней мелкого заветренного ямса; Креон аккуратно нарезал его на равные кусочки, но все равно еды было мало, и даже после трапезы Сетису все еще хотелось есть. И пить.

Алексос уснул. Креон принес старый плащ и укрыл мальчика. Орфет лег и закинул ногу на ногу.

— Ну и устал же я. Который час?

Сетис понятия не имел.

— Уже за полночь.

— Заря близится. — Альбинос присел на корточки у очага, распустив по плечам длинные белые волосы. — Но это моя страна, и дня здесь не бывает. Спите. Вам ничто не грозит. А я пойду наверх и посмотрю, что там творится. — Креон встал, посмотрел на них сверху вниз. — Глупый был замысел, — тихо произнес он.

Его голос прозвучал глухо, как у древнего старика; тихие отзвуки эха заблудились и развеялись в темных закоулках пещеры.

Потом он ушел, скрылся в темноте. Они услышали, как тихонько скрипнули ворота.

Когда он исчез, Сетис устало сказал:

— Надо бы дежурить по очереди.

Но Орфет уже храпел. Сетис окинул его унылым взглядом.

— Значит, караулить придется мне, — вслух произнес он.

И закрыл глаза.

* * *

Проснувшись, он услышал музыку. На первый взгляд ничего не изменилось, но, судя по тому, что ему опять хотелось есть, а также по тому, как затекло тело, он понял, что проспал много часов. Он сел.

Орфет отыскал какой-то инструмент — деревянный, со струнами, Сетис никогда не видел ничего подобного — и теперь деловито настраивал его, ворча себе под нос. Алексос сидел возле него, скрестив ноги, и нетерпеливо поглядывал.

— Готово, Орфет?

— Потерпи, Архон. Почти готово.

Он начал играть. Нежный звук эхом отдавался в даль них закоулках пещеры. Сетис испугался — как бы кто не услышал. Все-таки туннели полны солдат, направленных на их поиски. Но Алексос слушал как зачарованный, и даже обезьянка притихла. Песня была ласковая, почти что колыбельная, какой матери убаюкивают маленьких детей. Орфет пел, закрыв глаза, и голос его был неузнаваем. Сетис в изумлении смотрел на великана. И этот самый человек несколько часов назад пытался убить Аргелина! Как могут люди так быстро меняться?!

Музыка смолкла.

— Твой голос чист, как весенний ручей, Орфет, — сказал Алексос.

— Спасибо, дружок. Голос, но не песни. Песни больше не приходят.

Мальчик поднял на него темные глаза.

— Когда я стану Архоном, мы отправимся в путешествие. Все вместе. Будем искать, откуда приходят песни. Пойдешь со мной, Орфет?

Музыкант взглянул на него. Потом тихо ответил:

— С удовольствием, Архон.

Они оба свихнулись! Сетис выпрямился и спросил:

— Где Креон?

Его голос прозвучал хрипло.

— Еще не вернулся. — Орфет в тревоге огляделся. — Думаешь, он нас выдаст?

— Не знаю... Вряд ли. Но оставаться здесь нельзя.

— Можно, ненадолго. Если они не...

Сетис обернулся к нему.

— Ты забыл о Мирани. Сегодня вечером ее замуруют заживо! Надо что-то делать!

Орфет пососал зуб, помолчал и наконец сказал:

— Что тут сделаешь? Кругом стражники... — Голос его был печален, и все понимали, что он прав.

— Все равно надо попытаться! — разозлился Сетис. — Это ты во всем виноват!

Орфет ничего не ответил, видимо, признавая его правоту. После неудачи в Доме Красных Цветов он притих, как-то съежился, словно постарел на глазах. Алексос обвил тонкими ручонками его шею.

— Все будет хорошо, Орфет, — прошептал он. Великан долго смотрел на него.

— Как скажешь, дружок, — пробормотал он наконец.

Их голоса раскатывались по сумрачным закоулкам подземелья и возвращались спустя долгих несколько минут, превращенные эхом в причудливый гортанный рык. Сетис нетерпеливо обернулся.

— Где он? — В темноте радостно заверещала обезьянка. Алексос вскочил.

— Эно отыскала воду!

Сетис схватил лампу и побежал на шум. В глубине зала было пусто, пещера стала темнее, стены заметно сдвинулись. По полу позади Сетиса мчалась его собственная тень, и тихий шорох, который он краем сознания улавливал уже довольно давно, раздробился на множество мелких звуков, перешел в хорошо знакомое, ныне драгоценное журчание. Миновав короткую лестницу, он обогнул край скалы и остановился, не веря своим глазам.