Книга Не дай ему уйти - Анастасия Соловьева

– Хочешь сказать, мы совершаем по жизни много лишних телодвижений?

– И телодвижений… И говорим много бесполезного. Но это было так хорошо, так сладко – договариваться о встрече. Ты помнишь?

– Конечно! В последний вечер в Амстердаме мы сидели в гостинице…

– Ах, Дим, но ведь не в последний! В последний настроение поневоле становится будничным, деловым – ничего не забыть, проверить документы… А тогда было так романтично и грустно. И хорошо. И вообще не верилось, что придется встречаться, не верилось, что будет этот самый крайний случай. Ты помнишь, с чего начались у нас эти разговоры про собор?

– Нам было так хорошо тогда, хорошо до нереальности! И мы как-то синхронно предположили, что видим один и тот же сон. И на тот случай, если вдруг проснемся…

– А ты знаешь, мне кажется, и сейчас сон. Сейчас даже больше на сон похоже: пустая квартира, за окнами гирлянды огней и храм Христа Спасителя, взорванный в тридцатых годах. А вдруг мы скоро проснемся и опять окажемся друг от друга далеко?..

– На этот случай запомни: встречаемся в нашей квартире. Постарайся не потерять ключи, но если что, звони, я открою.

– В нашей квартире… – эхом повторила Саша.

Дмитрий подхватил ее на руки, закружил по комнате. Они давным-давно уже остались вдвоем. Ольга, на дух не переносящая сантименты, решила в одиночестве продолжить осмотр квартиры. Она переходила из комнаты в комнату и тоже представляла, что видит сон. Незнакомая, почти пустая и вдобавок темная квартира (свет включался только на кухне), шампанское и какие-то необычные пирожные – все это плохо укладывалось в реальный формат. Оля смотрела на бесконечные ряды огней, протянувшиеся вдоль Ленинского проспекта, и думала, как о сегодняшнем вечере она будет рассказывать Марио – половину скажет по-русски, половину по-итальянски.

…Когда на католическое Рождество Марио приехал в Москву, картина в их доме переменилась мало. Дмитрий был по уши занят открытием сети салонов интерьера, покупка мебели и обустройство жилища откладывались на неопределенный срок. И опять в таборной неустроенности Саша видела одни плюсы. Было легко, как в ранней юности, никакого быта – одна чистая, голая любовь. Любовь… Единственное, что может лечь в основу нормальной человеческой жизни…

И даже Марио, побывавший у них дома, заметил Оле:

– Твои родители нереально счастливые люди. Хочется уйти поскорее, оставить их вдвоем.

Некоторое время Оля еще сомневалась: может, она плохо понимает по-итальянски, но потом махнула рукой. Все однозначно. Они действительно откровенно и даже неприлично счастливы: Дима и ее мать. И понемногу она начала смиряться со странноватым состоянием радостного возбуждения, в котором теперь находилась мама, привыкать к Дмитрию…

А жизнь между тем готовила все новые и новые поводы для шока. Так, одним прекрасным вечером вернувшись домой, Оля обнаружила Сашу снующей по кухне между многочисленными вазочками, дощечками и тарелочками.

– Осваиваешься? – деловито поинтересовалась Оля. Последний дизайнер, занимавшийся обустройством кухни, покинул их дом накануне вечером. – Классно сделано! Особенно шторы и сервировочный столик, не могу, просто прелесть!

Она легким небрежным движением толкнула деревянный с непропорционально громоздкими колесами столик – и он весело покатился вдоль кухни. Но вдруг Ольга застыла с удивленным выражением, заметив на столике некий предмет – книгу.

– А… что это? Это что? – поинтересовалась она, тотчас же вернув резвый стол назад.

«Французская кухня» – гласила обложка книги энциклопедического формата, серия «Планета Кулинария».

– Ты чем занимаешься?

– Да вот… готовлю.

– А что ты готовишь? – спросила Ольга сурово.

– Нарыла один неплохой рецептик, – невозмутимо объясняла Саша, продолжая кружить между тарелками. – Ананасовые равиоли.

«Мякоть авокадо, – быстро читала Оля, – порубить кубиками, мясо краба разрезать на волокна и перемешать с авокадо и рубленой кинзой. Полученный фарш заправить лимонной заправкой. Формочки выложить тонкими ананасовыми листиками, сверху положить фарш и сформировать равиоли, в которых вместо теста – листики ананаса.

Двое равиолей выложить на тарелку, украсить ломтиками черри и половинкой маслинки, посыпать цветочной солью и перцем. Рядом с каждым равиоли расположить пластинку желе из грейпфрута и пирамидку из пюре авокадо, украшенную зеленью кервеля. Блюдо сбрызнуть ванильным маслом. К ананасовым равиолям идеально подходит бургундское».

– И зачем же ты это готовишь? Гостей ждешь? Каких?

– Нет, просто готовлю ужин. Обыкновенный семейный ужин.

– Ничего себе обыкновенный! Что-то это совсем не похоже на тебя.

– Я же говорила тебе, что вышла замуж по-настоящему! – Саша энергично распахнула холодильник и извлекла на свет божий формочки с ярко-желтым желе.

«С грейпфрутовым», – механически констатировала Ольга.

– И бургундское у тебя найдется?

Саша рассмеялась:

– И бургундское. Само собой!

Не то чтобы эти перемены шокировали Ольгу. Она была уже взрослой и отлично понимала их подоплеку. Просто за семнадцать лет жизни на свете Оля привыкла к тому, что ее мама совсем другой человек. Именно мать, точнее эта новая, неизвестно откуда взявшаяся женщина, она, а не Дмитрий, делала Олино существование в современной и комфортабельной квартире на Полянке неуютным, а временами даже и тягостным. Оля не ревновала и не осуждала маму, она просто не могла до конца привыкнуть.

Самыми ужасными были для Оли мысли о безвозвратности прошлого. Мамино семейное счастье раздавило немного странный, безалаберный, веселый и проникновенный мир, в котором их было двое – мама и она. Этот мир зародился на заре ее сознания на Малой Дворянской в Губернском городе. Он выдержал испытание апартаментами г-на мэра и в целости и сохранности добрался до самой Москвы. И лишь появление Димы оказалось для него смертельным.

Чувство, которым мучилась Оля, обычно называется ностальгией. Страдая от ностальгии, Ольга и подумать не могла, что симпатичный мирок, которого ей так не хватает сейчас, еще недавно она сама с удовольствием собиралась разрушить. Совсем еще недавно ей не терпелось выйти за Марио и уехать из России. А теперь она не думала о замужестве – просто чувствовала себя неприкаянно и грустно. А все из-за того, что мама ее случайно опередила.

После работы Оля не торопилась возвращаться домой. Чаще всего она отправлялась в рейд по магазинам, реже заглядывала в клубы в обществе своей единственной подруги Ани Яковлевой. Но в тот вечер в конце февраля Олю угнетали не только обычные грустные мысли, но и доказанная психологами зимняя депрессия, являющаяся следствием накопившейся за год усталости. Сама не зная зачем, Оля решила пойти в их комнату в Старосадском. Комната – последний островок прошлой жизни, последний осколочек их с мамой мира.