Книга Томка. Тополиная, 13 - Роман Грачёв

Он проковылял в спальню, слегка припадая на правую ногу и держась рукой за поясницу, по ходу отмечая, что скорость передвижения тоже вполне приемлемая для решения каких-то несложных задач. Например, вот этой.

Он припал одним коленом к кровати, слегка приподнял матрас, засунул под него руку по локоть. О, как давно он не прикасался к этой штуке. Она все такая же холодная, хотя, бывает, и согревает сердце, особенно в мрачные дни. Когда-то они с ней вместе зажигали – ох, как зажигали…

Он вытащил сверток из толстого бесцветного платка, развернул. На ладонь лег старый добрый «Макаров» 1949 года, один из самых первых экземпляров, собранный в Ижевске еще до того, как модель в массовом порядке поступила на вооружение Советской Армии и органов внутренних дел. Подарок от командования за успехи в этом самом… в общем, черт с ними, с успехами, но пушка толковая и до сих пор способная поражать живую силу противника. И полная обойма внутри!

Ковырзин проверил предохранитель, сунул пистолет в карман халата, выпрямился. Почему-то представилась картина, будто он надевает пиджак (а еще лучше – военный китель!) со всеми своими государственными наградами, причесывается, натягивает фуражку… и пускает пулю в лоб.

Он рассмеялся. Если бы его кто-нибудь слышал, наверняка бы испугался, потому что вместо смеха получился скрип старого кресла-качалки. Хорошо, что его никто не слышит.

Ковырзин снова переместился в кухню – теперь уже на своих двоих и гораздо увереннее, чем пять минут назад. Подошел к окну и посмотрел в подзорную трубу.

32

Я безответственный папаша. Я вообще полный засранец, и Марина была права, когда сказала, что с моей профессией мне нельзя иметь ни детей, ни семью, ни даже просто женщину, которая может ко мне привязаться. Кстати, то же самое мне говорила и Олеся: «Смени профессию». Эти слова больно жгли мою душу, потому что произнесены они были аккурат после того, как нас с Томкой в подъезде собственного дома отмутузили неизвестные отморозки. Я должен стать Человеком-Пауком или Бэтменом, я обязан носить маску, чтобы никто не видел моего лица и, как следствие, не смог угрожать моим близким.

Вместо этого я постоянно оказываюсь в самой гуще событий и, более того, держу при себе мою дорогую и любимую доченьку.

– Прикольно, – сказала Томка. – Что?

– Вон в том окошке, вон там, на втором этаже, видишь?

– Тут полно окошек на втором этаже. Где именно?

– Да вон же, балин, смотри, куда я показываю! Видишь, вон тетенька толстая в лифчике!

Я проследил за ее рукой. В квартире второго подъезда женщина суетилась возле окна. Действительно, в одном лифчике. Ее совсем не занимало отсутствие занавесок.

– И вовсе она не толстая. Очень даже ничего…

– Нет, тогда не смотри туда! У тебя Олеся Петровна есть! На меня смотри!

Но я и на Томку не стал смотреть. Я перевел взгляд на автомобиль, въезжавший во двор с левой стороны. Маленькая красная иномарка. Она настолько ярко выглядела в этом вечернем пейзаже, что я не мог ее не отметить.

Как выяснилось, отметил машину не только я.

– Что за тачка? – спросила Таня. Владимир Петрович покачал головой.

– Это местная или чужая?

– Танюш, – вздохнул пенсионер, – ты слишком хорошо о нас думаешь. Мы здесь ни черта не знаем друг о друге. Я могу похвастаться только тремя-четырьмя знакомыми соседями, да и те уже не все в наличии. Откуда мне знать, чья это тачка! И не все ли равно?

Тем временем из красной машинки вышла элегантная дама в темном коротком пальто, в шляпке и с черной сумочкой на руке. Она захлопнула дверцу, изящным движением включила сигнализацию и направилась к двери второго подъезда.

Голос подала Татьяна:

– Кажется, пора.

– В каком смысле?

– Готовьтесь. Хотя… подождите…

Элегантная дама не успела войти в подъезд. Дверь открылась, на крыльцо вышел мужчина в черной куртке, надетой на белую рубашку. Тот самый бородатый ужас…

– О, пап, смотри, черная рука! – Томка аж подпрыгнула. Таня с мольбой посмотрела на меня.

– Антон… нужен кто-то из крепких мужчин. Кому-то нужно быть там! Ты один…

Мы переглянулись. Владимир Петрович на всякий случай присосался к фляжке. Томка продолжала восхищенно смотреть, как Черная Рука и Элегантная Дама входят в подъезд. Не во второй. В первый.

– Что ты там говорила про лифт, дочь?

33

– Здравствуйте, Наталья Николаевна, – улыбнулся Константин. – Ничего, если мы с вами поговорим в подъезде? И не в нашем, а в соседнем. А?

Она замешкалась. Вроде бы ничего странного в его поведении не просматривалось, но эти загадочные перемещения по дому… зачем такие сложности?

– Может, нам поступить проще и присесть во дворе на лавочке? – предложила она. У вас сегодня во дворе необычно светло.

– Да, есть такое, но нам лучше спрятаться от посторонних глаз. Знаете, про меня здесь и так все говорят, что я псих. Не хочу лишних разговоров.

– Ну, смотрите…

В подъезде было сухо и тепло. Мусора нет, запахов, которые могли бы источать незакрытые люки мусоропровода, тоже не ощущается. В таких подъездах зимой прячутся влюбленные парочки и любители пива, и местных жителей не спасают ни замки, ни домофоны, ни бдительные бабушки.

Наталья Николаевна поднялась по лестнице на площадку первого этажа, обернулась и вопросительно посмотрела на своего провожатого. Только сейчас она заметила, что куртка его неестественно топорщится на животе и поясе. Хотя, может, ей так кажется из-за своеобразного освещения. И еще эта дурацкая черная перчатка на правой руке.

– Ну, что дальше, Костя? Что за новые загадки?

Он молча поднялся следом, подошел к лифту, нажал на кнопку вызова. Отвечать на вопрос Константин явно не торопился. И вот тут Наталья Николаевна поняла, что совершила ошибку. Возможно, самую большую в своей жизни.

А ведь она чувствовала! Она же прекрасно помнила его глаза во время того последнего сеанса, а его мерзкий голос до сих пор звучал у нее в ушах. И как она позволила себя уговорить?! Ведь она тогда решила, что парень закончит плохо и обязательно потащит за собой еще кого-нибудь. Константин Самохвалов относился к тому типу странных людей среднего возраста, которые никогда не расстанутся со своим грузом, несмотря на все попытки специалистов. Это нравственный рак, неизлечимая травма, полученная в период взросления. Таких нужно сразу изолировать!

Почему она позволила себя уговорить?!

Дерьмовый она психолог. Если выживет – выбросит диплом к чертовой матери!

– Что мы делаем в этом подъезде? – стараясь не сорваться, спросила она.

– Потому что в том подъезде живет моя мама. Она, конечно, дура, но я не хочу ее убивать. Пусть живет и вспоминает сынишку…