Книга Good Night, Джези - Януш Гловацкий

Джези. Ну, что скажешь… (презрительно) художница?

Маша. Йонкинд. Йохан Бартольд, без него не было бы никакого Моне, здесь только акварели, но он вообще предпочитал акварель. Господи, а это Моне. Я и близко подойти не мечтала. Никто, ну никто так не понимал море, а вот самый лучший Утрилло, но уж это, конечно, копия… скорее всего.

Джези (качая головой). Тут нет копий.

Но уже немного иначе поглядел на Машу.

Джези (сворачивая в одну из комнат, бросает камердинеру). Нам понадобится несколько минут. Скажите, что мы скоро будем готовы (закрывает дверь).

Макс. Может, все-таки объяснишь, что́ происходит.

Джези. Эксклюзивное sex-party для кучки людей, которые заправляют миром, мы раздеваемся, ты в награду идешь первым и выбираешь.

Макс. Какой же ты негодяй, Джези, но негодяй великий, за что тебя и люблю. (Это он говорит, раздеваясь.) Поесть, надеюсь, тоже дадут? У меня в животе бурчит.

Джези. Нам с Машей нужно еще кое-чем заняться, она немного робеет.

Макс уже скинул с себя все. Подумав, снял и очки и сунул в карман пиджака, который повесил на стул. Остался в чем мать родила.

Макс. Надеюсь, телки будут в порядке. Это вон та большая дверь?

Джези. Ага. Резная, окованная.

Итак, Макс идет по коридору, открывает узорчатую дверь и с улыбкой завзятого ловеласа входит в огромный зал. Только это не sex-party, а изысканный званый ужин. Горят канделябры. Официанты в ливреях. Дамы, преимущественно пожилые, в шикарных туалетах, сверкают драгоценностями; мужчины в смокингах. Макс щурится и лишь минуту спустя понимает, какую с ним сыграли шутку. Заслоняясь ладонями, пятится и натыкается на Джези в смокинге и Машу в длинном вечернем платье.

Макс. Ты, сукин сын! (Съежившись, что-то шипя, бежит к двери.)

Джези. Прошу прощения (улыбается ошарашенным гостям). Позвольте представить: Макс Бёрнер. Выпускник Гарварда. Автор книги о Достоевском и труда о влиянии Одена на Иосифа Бродского. Чуточку эксцентричен. А это Маша Воронова, художница из Москвы, она подозревает, уж не копия ли, случайно, ваш Утрилло.

— Миссис Маша права, — улыбается Б. Дж., преисполненная достоинства седовласая владелица замка. — Это копия. Оригинал в Лувре.

И начинается роскошный ужин за красиво сервированным столом… а вообще это мероприятие — просто fund rising. Джези собирает деньги для польско-еврейского фонда.

Джези. Знаю, знаю, я сам с тридцать девятого по сорок пятый потерял в Польше шестьдесят пять близких родственников из семьи Левинкопф. Но убили их не поляки. Конечно, я и со стороны поляков видел подлость и преступления. Однако очень уж сложно переплетены польские и еврейские судьбы. Согласно иудейскому богослову Аврааму Хешелю, еврейская душа именно в Польше достигла высшей точки развития. Нельзя без конца смотреть в глаза смерти и жить Освенцимом. В конце концов, я и мои родители выжили только благодаря великодушию польских крестьян.

Сидящие за столом слушают его с недоверием. А Макс, уже одетый, в джинсах и свитере, быстро и угрюмо напивается.

Б. Дж. В своей книге вы писали нечто другое.

Джези. Верно. А теперь говорю и думаю иначе. Вам прекрасно известно, что французы выдавали немцам намного больше евреев, чем требовали нацисты. А в Польше за укрывание евреев карали смертью. В Кракове есть один захудалый, бедный, когда-то еврейский район, называется Казимеж, Старый Казимеж, в честь короля Казимежа, или Казимира, Великого, который пригласил евреев в Польшу. Во время Холокоста почти все там были убиты, но сохранились библиотеки, тысячи древнееврейских книг — сокровища еврейской культуры! — документальные свидетельства блестящей еврейской философии и юмора, который потом был перенесен в Голливуд. Свидетельства колоссального вклада еврейской культуры в европейскую. Этот район и эти бесценные сокровища необходимо спасать. Но тут-то и заковыка: ведь вы, мадам, ненавидите поляков.

Б. Дж. (все более агрессивно, словно в трансе). Да, ненавижу, ненавижу это примитивное племя, они насиловали еврейских детей, а потом их убивали или выдавали немцам, они сгоняли женщин, детей и мужчин в овин, а затем его поджигали и с радостью слушали, как эти несчастные умоляют подарить им жизнь или хотя бы быструю смерть.

Джези слушает вроде бы внимательно, но вдруг незаметно подмигивает Маше.

Дьявол, думает Маша, он — дьявол.

Б. Дж. (с яростью). Ненавижу тех, кто устраивал погромы и выдавал своих друзей и соседей. Усердные помощники палачей…

И внезапно умолкает, словно пробудившись от гипноза. Преодолевая смущение, уже совсем другим тоном, добавляет:

Б. Дж. Господи, да что это со мной? Я вовсе так не думаю, я никогда в жизни ничего подобного не говорила. Не понимаю, простите, я… разумеется, я готова поддержать этот фонд.

Макс вдруг разражается смехом. Все смотрят на него с неприязнью.

Малоприятное занятие (день, интерьер)

Аудитория в Йельском университете. Джези и десятка два студентов, преимущественно девушки. Потрепанные джинсы и настоящий жемчуг. Застиранные майки и — неожиданно — золотой «Ролекс».

— Хотите быть писателями, — говорит Джези. — Ну что ж. Занятие малоприятное, не только для вас, но и, частенько, для тех, кто вас читает. Вырывая у себя сердце и внутренности, не рассчитывайте на сочувствие: скорее всего, вас поднимут на смех. А если ненароком зацепите за живое, вас захотят купить, и это станет началом конца. Вам подсунут хирограф[39]. Дьявол нынче сидит себе за столом и скупает души, чтобы потом выгодно их продать. Наше единственное оружие — слово. Помните: в начале было слово. Слово — прекрасная штука. У него есть запах, цвет и вкус. Оно не лжет, даже если пишущий вознамерился лгать. У слова Пруста вкус не такой, как у слова Толстого, и не такой, как у холодного, будто лед, слова Кафки. Один писатель по фамилии Бабель сказал, что может написать рассказ о стирке белья, который будет звучать как проза Юлия Цезаря.

Джези умолкает. Долгая пауза. Густая тишина. Студенты вопросительно переглядываются, а Джези усмехается.

— Хватит, пожалуй, тут можно поставить точку. Исаак Бабель, гениальный русский писатель еврейского происхождения, убитый по приказу Сталина, знал ее силу. Он написал, что «никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя». Почувствовали? Я ставлю точку. Конец лекции.

Студенты окружают его, просят автограф. Среди них Дэниел, молодой журналист, знакомый нам по сцене в «Russian Tea Room». Он стоит в очереди; а вот и подсовывает для подписи «Ступени». Джези механически подписывает.