Книга Клопы - Александр Шарыпов

Может, это и не тупик вовсе, а очень длинная и извилистая дорога. Идет набор статистики – бесконечное бросание игральной кости. Да, нудная работа; да, просвета не видно; может вполне статься, жизни нашей не хватит для ее завершения. Но что же делать, если у нас такая короткая жизнь.

Что касается остальных «тупиков» – они больше смахивают на ложный выход. Видишь просвет, бежишь в предвкушении открытия – и замечаешь, что здесь уже были. А некоторые и не замечают: как, может быть, сам Лем. Случайно ли он остановился на версии «девочки»? (Что глупости и «садизм» Солярис объясняются тем, что это еще ребенок.) Во-первых, это уже было. Гераклит говорил: «Вечность есть дитя играющее». Во-вторых, сказано же: «Малые сии знают Отца», – одно дело, стало быть, малые сии, а другое – Отец, Бог.

Вред этих «выходов» в том, что в ослеплении проходишь мимо чего-то действительно важного. Часто «выходу» предшествует настоящий Контакт. Что делать? Неустанно возвращаться назад – да, назад от света, вопреки логике, в полную темноту.

Ослепления иногда и дают что-то. Например, теория третьего состояния: ведь это фантомы к ней привели.

6.

Помню, как меня самого приняли за фантома.

Пошел я на родник ночью. Дело было зимой. Фонаря у меня не было; новолунье, тьма хоть глаз выколи. В том месте, где тропинка выходит на березовую аллею, стояла какая-то женщина. Я еще подумал: неужели меня встречают? Хотел что-то сказать – она как шарахнется от меня!

Пришлось долго ее успокаивать и рассказывать, кто я. Оказывается, она не знала, что тут родник.

Пугает всегда реальность – вот что я заметил. Снаута ведь тоже испугал настоящий Крис. Фантомы не пугают. Хотя и любви к ним особой нет.

Да извинит меня Наталья Сергеевна: видя, как она оттаивает после жидкого кислорода, в «Солярис-2», как выгибается ее тело, как соски проступают – я недоумевал: почему никому не приходит в голову совокупиться с ней? Ведь это такой, казалось бы, напрашивающийся эксперимент… Но когда мы лежали с моей Хари, мне такое тоже в голову не пришло.

Я любил ее, да – но другой любовью; о которой писал Кундера, что любовь проявляется не в совокуплении, а в желании совместного сна. И ничего тут не связано с совестью. Или, например, с мыслью (Наталья Бондарчук говорила, что она играла воплощенную мысль). Как бы это объяснить…

У меня возникло впечатление, что она пришла сама по себе, независимо от меня. Что такое фантом? То, что отрезали. А оно болит. Вчера не болело, а сегодня болит. Может, к погоде.

Я просто проснулся – она лежит рядом. (Перед этим, конечно, третье состояние, по Лему – через отупение от усталости и десять минут сна). Так же, как Крис, я видел свою комнату: силуэт телевизора, незадернутые занавески, горящие окна в доме напротив…

Конечно, я удивился, взял ее за руку – но страха никакого не было; просто вопрос: кто это? Когда в ответ она пробубнила что-то – не приставай, мол, – я сразу понял: это же Хари. Да, моя Хари (в этой книге, которую я держал в кунге, стояло «Хэри» – наверное, чтоб не возникло ассоциаций с харями – но правильнее, конечно, Хари: Харита, древнегреческая красота).

Потом – да, смех (соглашался я, читая) – она смеялась, уткнувшись в подушку и сотрясаясь всем телом; после чего, повернувшись ко мне, проговорила:

– Я нарочно приехала в два часа ночи, чтоб посмотреть, как ты обалдеешь при виде меня…

Я взглянул на фосфоресцирующие стрелки: действительно, два часа – эх, тут бы мне нажать кнопку «Время полета»! Но я тогда плохо ориентировался в третьем состоянии, даже настольную лампу не включил: боялся, что она исчезнет. Она в самом деле исчезла: я, как позже понял, перешел в сон, и в этом сне – да, вот такой странный случай – увидел, что ее нет. Потом вернулся – она лежит рядом. Я взял ее за руку.

– Не трогай меня… дай поспать… – пробормотала она.

Я поднял ее кисть, чтоб рассмотреть на фоне окна. «Может, это моя рука? – подумалось мне. – Нет, вот мои обе, а это еще одна, третья». Сдавил пальцы: твердые. Она опять что-то пробубнила недовольным голосом… Я вспомнил, что у нее остался ключ от моей входной двери, и если кто-то может войти ко мне ночью, то только она. И никакой мысли – даже поцеловать! – я лежал рядом, держа ее руку, мне было хорошо. Просто хорошо, и все…

Потом она встала, чтоб выпить; мы пошли с ней на кухню, и это кончилось для нее плохо. Я убил ее. Дело в том – Крис помнил одну женщину, поэтому вторая Хари была копией первой. У меня же их было две: давняя – которую я любил, и новая – которую не любил, но жалел, может быть, больше первой. Я назвал имя первой – и подумал, что, может, ошибся в темноте, и это как раз вторая («Зачем ты усумнился?»)…

На моих глазах Хари-1 перешла в Хари-2. И эта вторая, несмотря на мое раскаяние, тотчас начала распадаться.

Она сидела на полу со стаканом, в свете уличного фонаря, уже совсем ни на кого не похожая, и плакала навзрыд, а я, не зная, что делать, молча стоял рядом.

И вдруг меня, как волна, захлестнула жалость. Нет, не к Хари, не к моей Хари – а к тому Большому, Незримому, Кто их производит. Насколько же Он чуток! Как Он вслушивается, вдумывается в нас и готов принять любые формы, только бы мы их полюбили…

Но мы и сами не знаем, что нам надо на этой Земле.

7.

Водитель просигналил; мы вцепились руками в скамейку и уперлись ногами. «Урал», сбавив скорость, свернул с шоссе на лесную дорогу. Его тут же тряхнуло; он поехал медленней, качаясь, подпрыгивая, натужно и неравномерно гудя. Выбрав момент, я бросил книгу на полку.

И вспомнил невольно, как Хари подбрасывала руку Криса. Лем думал, что она играет. Что кричал машинист паровоза, когда Лес кидался под колеса многочисленными крутящимися вихрями? «Балуй»? А может, это и не игра; может, он хочет – не то что остановить, но именно замедлить движение. Как собака рычит во время расчесывания шерсти – приятно, если медленно; иначе – больно…

А может, и остановить хотел. Он же знал, что внутри люди. А тогда еще он всех людей считал лесорубами, до войны.

Лесник из-за него спился… Щукин, что ли?.. Никто не верил, как его лешак водит…

Впрочем, почему не верили? Ведь это место – Владимир-30 – было выбрано – ну, для секретности, конечно, глухомань среди болот, – но и для смеху: вот, дескать, народ неспроста говорит…

Так что лесник не зря себя сгубил. Он тему и начал. Тему LS – как говорят американцы (я одно время думал, что LS – по аналогии с FS – Flight Simulator, игрушкой для летчиков; наши умники-вычислители, когда я им сказал об этом, свою программу тотчас обозвали Girl Simulator – GS).

Штраух – вот как его звали.

И потянулись один за другим… У одаренных людей, Умов с большой буквы – еще Лем заметил, – на перспективность темы есть особого рода чутье.

С самого начала все финансировали военные. Какая-то у них была своя цель. Чур предполагал, что они создавали декорации для обмана американских спутников. Сегодня еще можно встретить в Лесу остатки тех декораций – забор из колючей проволоки, заржавевшую будку, бетонные плиты, совсем уже невидимые в траве… Может, и докторов с кандидатами они терпели первоначально для поддержания «дезы». Да Бог с ним.