Книга Историческая личность - Малькольм Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я хочу обсудить с вами мою работу, – говорит Кармоди, не двигаясь с места. – Я имею в виду по-настоящему откровенное обсуждение.
– Хорошо, – говорит Говард.
– Мне кажется, я попал в тяжелое положение, – говорит Кармоди, – и я думаю, что поставили меня в него вы.
– Что это значит? – спрашивает Говард.
– Ну, я в вашем семинаре третий год, – говорит Кармоди. – Я написал для вас примерно двадцать эссе. Они здесь, у меня в портфеле. Я подумал, не просмотрите ли вы их вместе со мной.
– Мы их уже просматривали, – говорит Говард.
– Я подумал, не могли бы мы просмотреть отметки, – говорит Кармоди, – вопрос в отметках.
– В каком смысле? – спрашивает Говард.
– Ну, сэр, это не очень хорошие отметки, – говорит Кармоди.
– Да, – говорит Говард.
– Я хочу сказать, что могу провалить тот семинар, – говорит Кармоди.
– Да, похоже, что можете, – говорит Говард.
– И вам это безразлично?
– Это неизбежное следствие недостаточно хорошей работы.
– А если я провалю ваш семинар, то не получу степени, – говорит Кармоди, – потому что, не получив положительной оценки по дополнительному предмету, нельзя получить степени.
– Совершенно верно, – говорит Говард.
– Вы думаете, это может случиться? – Да.
– В таком случае, – говорит Кармоди, – я вынужден просить вас еще раз просмотреть эти оценки и решить, считаете ли вы их справедливыми и беспристрастными.
Говард взвешивает выражение лица Кармоди, вежливое, серьезное, довольно нервное.
– Конечно, они справедливы, – говорит он. – Или вы хотите сказать, что я несправедлив в своих оценках?
– Не совсем так, – говорит Кармоди. – Я не думаю, что они беспристрастны.
– Конечно, они беспристрастны, – говорит Говард. – И соответствуют плохой работе. Это, вероятно, самые последовательно беспристрастные оценки, которые я когда-либо ставил.
– Они не соответствуют моим оценкам по другим предметам, – говорит Кармоди. – Мой ведущий предмет – английский, и я получаю «А» и «В» с плюсом. А еще социальная история; большая часть моих оценок за нее «В». Ну а по социологии только «Д» и «F».
– Не напрашивается ли вывод, что вы серьезно занимаетесь теми предметами, но не социологией?
– Я признаю, что социология меня не привлекает, – говорит Кармоди, – и особенно такая, какую преподают тут. Но я занимаюсь. Много и настойчиво занимаюсь. Вы признаете это в ваших пометках на моих эссе. То есть вы указываете в них, что работы чересчур много, но не хватает анализа. Но ведь мы знаем, что это означает, не правда ли?
– Да? – говорит Говард.
– Это означает, что я вижу все это не по-вашему.
– Да, – говорит Говард. – Не видите социологически.
– То есть социологически не по-вашему, – говорит Кармоди.
– A y вас есть социология получше? – говорит Говард. – Эта англо-католическая классицистско-роялистская муть, которую вы импортируете из ваших занятий английским и изволите называть социологией?
– Это общепринятая форма анализа культуры, – говорит Кармоди.
– Я ее не принимаю, – говорит Говард. – Эстетское пердение, которое к социологии никакого отношения не имеет, так как исключает все, что составляет истинное лицо общества. Под чем я подразумеваю нищету, расизм, неравенство, сексизм, империализм и угнетение и жду от вас рассмотрения и объяснения именно их. Но что я ни делаю, какую бы тему ни задаю вам, в ответ получаю всю ту же старую ветошь.
– В таком случае, – говорит Кармоди, – не справедливее ли будет признать, что мы расходимся во взглядах? И может быть, перевести меня к другому преподавателю социологии, такому, кто может счесть, что и такой подход имеет за собой что-то?
На лбу Кармоди выступили капли пота.
– А, понимаю, – говорит Говард, – вы думаете, что можете получить оценки получше от кого-нибудь еще. Меня обдурить вам не удалось, так вы рассчитываете проделать это с кем-то другим.
– Послушайте, доктор Кэрк, – говорит Кармоди. – Я никогда не сумею добиться вашего одобрения, никогда не стану радикальным настолько, чтобы удовлетворить вас. У меня есть свои верования и убеждения, как и у вас. Почему вы не можете дать мне шанса?
– И каковы же эти верования и убеждения? – спрашивает Говард.
– Ну, так уж вышло, что я верю в индивидуализм, а не в коллективизм. Мне противен этот бухгалтерский марксистский взгляд на человека, как звено в цепи производства. Я верю, что надстройка чертовски более важна, чем базис. Я считаю культуру самостоятельной ценностью, а не инертным описательным термином.
– Короче говоря, верования, несочетаемые с анализом, – говорит Говард. – Я вас не переведу. Вы либо примете некоторые социологические принципы, либо провалитесь. Выбирать вам.
Голова Кармоди резко наклоняется; и в свете, падающем в кабинет из-за спины Говарда, внезапно становится ясно, что в глазах Кармоди поблескивает опасная влага. Он опускает руку в карман своих наглаженных брюк, достает очень аккуратный носовой платок, разворачивает, встряхивает и сморкается в него. Высморкавшись, он смотрит на Говарда. Он говорит:
– Доктор Кэрк, вы либо неоткровенны, либо несправедливы. Вы знаете, что я вам неприятен. Я не придерживаюсь требуемых мнений, я происхожу не из требуемой среды и поступил сюда не из требуемой школы, я не то, что вам требуется, и потому вы меня преследуете. В этой группе я ваша жертва. Вы назначили меня на эту роль. И восстанавливаете против меня всех здесь.
Говард покачивается в красном кресле. Он говорит:
– Нет, вы сами себя назначили, Джордж. Посмотрите, как вы себя ведете. Вы всегда опаздываете. Вы никогда точно не делаете то, что вам задано. Вы нарушаете спонтанность и стиль группы. Если я прошу вас обсудить, вы читаете. Если я прошу вас читать, вы обсуждаете. Вы докучаете людям и раздражаете их. Вас окружает знобящий холод. Почему семинары, когда вы в них участвуете, перемалываются в прах? Вы никогда не спрашивали себя – почему?
– Вы меня достаете со всех сторон, верно? – спрашивает Кармоди, прислоняясь спиной к двери. – Я подделываюсь или проваливаюсь. А если я попытаюсь сопротивляться и сохранить себя, так вы – мой учитель, вы можете рвать меня в куски на людях и оценивать мои эссе наедине с собой. Не могу ли я все-таки существовать?
– Можете, – говорит Говард, – если способны измениться. Обрести способность симпатизировать по-человечески, какие-то контакты с другими, какую-то толику озабоченности, какую-то толику социологии.
– Вот видите, – говорит Кармоди, – это не моя работа, это я сам. Вы ставите мне оценку «F», чтобы провалить. Почему вы не скажете прямо? Что попросту я вам не нравлюсь?