Книга Намерение! - Любко Дереш

Вот и все.

8

В следующую же минуту я услышал скрежет, звон битого стекла, шум и гам, – и громкий крик, и снова хруст разламывающегося бампера и вскрики прохожих. Я опрометью кинулся вниз, едва не запахав носом, притормозил ладонями. Выскочил на улицу.

В глазах почернело, шар слабости накатился на солнечное сплетение. В глазах почернело. Шар с шипением откатилася, и мир снова прояснился.

Ноги подкосились, я грузно осел на землю. Глаза не хотели видеть, и снова все обсыпалось в тяжелую, убивающую тьму.

Раз-два, бац-бац по морде. ЗАБЫТЬ. ЭТОТ ОТРЫВОК ЗАБЫВАЕМ

Распрощавшись с Гоцей, я пришел в кафе, и ко мне сразу же подбежала Вика, наша новая официантка. Сказала, что меня искал какой-то мужчина. Я сел возле стойки пообедать. Через несколько минут в кафе со стороны книжного отдела проник плечистый дядька в теплой воинской куртке. Это был мой брат Василь. Он изменился. Повзрослел. Запустил усы, как батя.

Василь приехал забрать меня. Неля, наша твистед систер, в субботу выходит замуж. Я рад видеть брата, а еще больше рад получить возможность на несколько дней сменить обстановку.

Дорога к Медным Букам. Все в тумане.

Брат заснул, опершись головой о запотевшее окно. Я тоже попытался заснуть, но чувствовал себя, как раненый зверь.

Раз-два, бац-бац по морде.

Мне помогает подняться какой-то армянин в дорогом пальто. Лежу возле ворот в «Синюю фляжку». Я же должен был этот отрывок забыть!! Снова накатывается страшное затемнение, чуть не падаю с асфальта. Мороз по коже. Я умираю.

– Ара, ты как? – спрашивает он меня. Такой смешной армянин, в кепочке, как из анекдота. Уголком рта жует окурок.

– Батя, дай затянусь, – сиплю я.

– Кури, дарагой, – улыбается он. Такой смешной армянин, с никелевой фиксой во рту. Помогает мне подняться на ноги. – Беда слючилась. Дэвушка под трамвай бросилась. Ты туда не хади, крови много. Ай-яй-яй! Не сматри, Богом прашу, дарагой! Куда ты?

Снова все осыпается. Все в тумане. 9

Я буду помнить, чего бы это мне ни стоило.

Буду помнить.

10

Армянин отвел меня к себе домой. Все в тумане. Как я очутился в этом незнакомом месте? Не помню.

Квартира казалась мне смутно знакомой – по крайней мере я с первого раза нашел выключатель в туалете. В гостиной я обнаружил свой рюкзак. Это напоминало запутанный сон. Откуда тут было взяться моему рюкзаку? Узнаю свои штаны, следовательно, это мои вещи.

Все в тумане. Оглушение.

Армянина звали Акоп, и я не понимаю, почему он меня привел к себе. Он спрашивал, как меня звать. Я ответил, что Цпрмцгр, но не имел ни малейших оснований доверять себе. Он спрашивал, где я живу, я не помнил. Он спрашивал, чем я занимаюсь, я не помнил. Не мог даже дважды повторить свое имя, все забывалось, все осыпалось в туман. Все в тумане. КТО Я? Память отслаивалась, как листовое тесто. Я не знал, где я и откуда, был только благодарен этому незнакомцу, что он такой доброжелательный.

Акоп попробовал привести меня в сознание коньяком, но я немедленно вывернул выпитое в умывальник. Кишки завязались в узел.

В башке нарезка памяти

нарезкапамяти село, я живу в селе. Занимаюсь хозяйством, пропалываю огород. Вечером надо пойти к Шелепилихе, одолжить свечку – в хате опять проблемы с электричеством. У меня есть бабушка, я за нею присматриваю. Бабушка просила купить завтра в городе газету. Я читаю газету вслух, потому что для бабушки газетный шрифт слишком мелкий

нарезкапамяти

я хожу на дискотеку в сельский клуб. Наверное, я самый молодой пацан, которому тут дают девки. Мне это нравится, даже несмотря на то, что все они старше меня. Я с ними на равных. Только батя чтоб не узнал, а все остальное – фигня.

И еще у меня какие-то странные прыщики появились, недавно ходил за клуб поссать, пробовал рассмотреть, да мало света. Блин, свербит как-то непривычно. Это, наверное, бабу хочется. Взрослею все-таки

нарезкапамяти уже, курва, сорок, а я, бля, все пашу киномехаником. Не, бля, это я недавно сюда устроился, а с прошлой, сука, бля, гады, выперли. Уже, курва, сорок, как быстро время летит, только что был, бля, пацаном, бегал за клуб девок ебать, нахуй блядь, а тут вон куда, бля, все зашло. Ремень, нахуй, старый такой ношу, и выкинуть, курва, жалко, и разлазится уже. Надо ногти наконец обрезать, а то как у бомжа, нахуй. Что-то я вообще, вижу, нахуй блядь, опустился за этот месяц – башка жирная, морда, блядь, распухла, надо, блядь, завтра встать в шесть утра, пойти на стадион побегать

нарезкапамятинарезкапамятинарезкапамятинарезкапамятинарезкапамяти

все крутится, меня тошнит, все крутится, если бы можно было вырыгать, просраться, и все бы прошло, а оно крутится и крутится, невозможно остановиться, гады, бля, как тошнит, фашисты, блядь, замучили, как тошнит

ни кто я ни где я

хоть бы это кончилось эта тошнота я просто стекаю через огромную дыру которой меня тошнит которой мне так паршиво аж немеют аж слипаются виски

где я

стоп-кадр

– Ты не сможешь повести ее за собой, – говорит Гагарин. Голос у него сухой и грубый.

– Я тебя вспомнил! – радостно кричу ему. – Юра, я тебя помню!

Гагарин никак не реагирует, только смотрит своими темными, как сон, глазами. В осеннем воздухе изо рта идет пар. Глухая ночь. Только свет из переулка.

– Юра, я помню тебя! Мы с тобой в баре работаем, правда же?

– Успокой разум и слушай. Все равно сейчас все забудешь. Просто слушай. Это касается тебя и твоей подружки.

– Говори, я слушаю.

– У тебя нет силы на двоих. Чтобы вести за собой, нужно иметь силу пояснить, для чего. Привлечь, заинтересовать. У тебя хватит силы только на насилие.

– Почему? – спрашиваю, внутренне бунтуя. – А может, как раз? А может, хватит?

– Ты не с человеком будешь бороться, а со стихией. Все должно происходить само или не должно происходить вообще. Ты не сможешь ее вести за собой, – шепчет он. – У тебя нет силы на двоих. Понимаешь, братуха? Брат! – шепчет он. – Брателло, запомни это, браток! Я знаю, ты захочешь забыть, бразер, ты слышишь? Мы братья, как уорнер бразерз, братья по крови и по праву, и по леву тоже братья, только вспомни

один вкус…

вспомни, приказываю себе

ВСПОМНИ!

11

ТОШНОТА ОТСТУПАЕТ. Сквозь запотевшие окна электрички я вижу Сколивские Бескиды, которые дымят. Один вкус.

Я пробую рассмотреть сквозь стекло что-то еще, когда обнаруживаю, что стою около непрозрачного окна («Открытого кафе»!)

(квартиры Акопа!)

(дома в Медных Буках!)

(вагона-ресторана в поезде в Ужгород!!!)

своей комнаты в Хоботном.