Книга Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

Я выхожу из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, и спускаюсь вниз, чтобы приготовить чай. Миссис Полтер из Добровольного общества помощи слепым оставила мне на сотовом телефоне сообщение, которое я удаляю, даже не прочитав.

Хотя я многое спланировала наперед, никогда мысленно не заходила дальше этой точки. Инстинкт (или то было суеверие, нежелание дразнить судьбу?) неизменно заставлял останавливаться, когда воображение пыталось унести меня в более отдаленную перспективу. Что будет после того, как я добьюсь поставленной первоначальной цели? Конечно, это только придает происходящему со мной теперь очарования, полноты ощущений и новизны, но и предчувствие опасности тоже дает о себе знать. Я привыкла на несколько шагов опережать Лоренса, а сейчас мы шагаем с ним рядом и оба не ведаем, что ждет впереди.

Наступает решающий момент, говорю я себе, стараясь мыслить хладнокровно. Именно сейчас можно все испортить.

Но оставаться здравомыслящей очень трудно. Лоренс вывел меня из равновесия. И я оказалась к этому не готова. За предшествующие несколько месяцев он стал для меня воплощением столь многих обобщенных вещей, что за всем этим сам Лоренс как мужчина где-то потерялся, утратив четкие очертания, и, до известной степени, я перестала видеть его в таком качестве.

Он действительно староват для меня, чрезмерно напыщен и самовлюблен, но я ничего не могу с собой поделать: мне нравится чувство, которое он мне дает. Я таю, слыша от него: «Чем я заслужил такое счастье, как ты?» И еще мне нравится, что постепенно я становлюсь ему необходима. И я сама так же постепенно подпадаю под его обаяние. Причем мне видится неслучайным сходство слов «подпадаю» и «падаю», поскольку это ощущается и как падение, утрата твердой почвы под ногами, что может быть чревато полной потерей собственного достоинства. И существует вероятность, что в будущем наступит момент, когда мне станет очень больно.

Но сейчас я зависла между двумя состояниями. Падаю я или лечу? Неизвестно.

Я понимаю, что Лоренс полностью завладел моими мыслями: я могу думать только о сказанном им, только о том, как он держит меня в своих объятиях. Разумеется, меня беспокоит вероятность утраты контроля над ситуацией, потери своего преимущества, заключавшегося в четком видении перспективы. Однако я уже ничего не могу поделать. Мне приходится довериться ему. И вскоре я перестаю волноваться.

Мы не обсуждаем наше будущее. Пока рано. И встречаемся тайно: в доме Лоренса или в моей квартирке. Помню, как в тот день, когда ждала его у себя впервые, я тщательно проинспектировала свое жилье, выискивая вещи, которых ему лучше не видеть. Кашемировую шаль Элис. Старый серебряный наперсток, прихваченный мной из ящичка туалетного столика спальни в «Невере». Одно из гипсовых яиц. Вот зонтик Полли, решаю я, можно и оставить – самый обычный зонт, и он не бросится ему в глаза. А яйцо я заворачиваю в шаль, наперсток вкладываю в конверт и передаю их благотворительной организации. Подобные талисманы мне больше не нужны. Может, они принесут теперь удачу кому-то еще.

Вечером Лоренс звонит снизу, я впускаю его и жду, пока он поднимается по лестнице, немного робея и нервничая, что обычно происходит со мной перед каждой встречей, но стоит ему протянуть ко мне руки, как волнение исчезает.

Обняв меня, он ходит по квартире, осматривая обстановку, как это делала Полли, попав ко мне той весенней ночью, вот только гостиная сейчас выглядит иначе. Книжные полки ровно покрыты белой краской, подушечки на новой софе с обивкой цвета зрелой пшеницы роскошно расшиты и упруги. От репродукции в паспарту я избавилась. В квартире пахнет свежевыглаженным бельем, мебельным лаком и дорогой свечкой с ароматом тубероз, которая горит на журнальном столике.

Лоренс изучает подборку моих книг, и от него не может укрыться полное собрание сочинений Лоренса Кайта – моей, можно сказать, справочной литературы.

– Как видишь, я твоя большая поклонница, – скромно говорю я.

Он берет томик «Горечи» в твердом переплете, листает его и ненадолго задерживается на пресловутой строке: «Посвящается Элис. Как всегда». Закрывает книгу, ставит ее на место, и его внимание переключается на каминную полку с открытками, приглашениями и окаменелостью, найденной мной на Золотом мысе. Потом обращается ко мне:

– Не так уж и важно, нравятся тебе мои книги или нет.

Мы еще ни разу не упоминали в наших разговорах Элис, но, как я предвижу, это нам предстоит уже скоро.

В субботу утром я рассказываю Лоренсу о случайной встрече с Онор и о вздоре, который она несет. Намекаю, что не верю ни слову. Однако не упоминаю, почему знаю о его невиновности, о том, как стала невольным свидетелем сцены между ними, стоя в тени вестибюля у лестницы. Пусть думает, будто я просто безгранично доверяю ему. Он приходит в такое возбуждение, что не в состоянии оценить моей веры в него. Надеюсь, он вспомнит об этом, но позже. А сейчас Лоренс садится, опершись на подушку и взволнованно ерошит себе волосы, вспоминая неловкий эпизод из далекого для него теперь прошлого.

– О Боже! – восклицает он. – Какая нелепость! А если она расскажет свои небылицы детям? И они ей поверят?

– Не поверят. Если для меня очевидно, что она лжет, они тоже все поймут правильно. Кстати, Онор сказала, что не хотела бы задевать их чувства.

С Полли я не общалась с лета. Я просто ей больше не нужна, и мои сообщения часто остаются без ответа. Это даже облегчает мою жизнь, но в то же время я немного скучаю по ней и по той драме, какая вечно сопровождает ее подобно дыму от сигарет.

Лоренс иногда видится с ней и сообщает мне новости: у Полли новый воздыхатель – студент с ее курса. Он из Сток-он-Трента и производит впечатление неглупого молодого человека. Полли хорошо выглядит и кажется вполне счастливой. Учится прилежно, и Бамер не нарадуется на нее.

Сведения о Тедди скудные. Он много работает и лишь однажды встречался с отцом за обедом в городе. Как показалось Лоренсу, Тедди еще не оправился от разрыва с Онор.

Что касается наших с ним отношений, то, надежно защищенные от прошлого, от будущего, как и от вмешательства других людей, они постепенно входят в колею и становятся рутинными. Понятно, что это нельзя назвать настоящей совместной жизнью, и хотя я порой прекрасно понимаю, насколько это романтичнее и возвышеннее заурядных семейных уз, постепенно в мою душу закрадывается неудовлетворенность. Я вдруг замечаю, что меня раздражают мелочи – например, привычка Лоренса включать музыку на полную громкость, из-за чего, когда я разговариваю с ним по телефону, часто приходится повторять одни и те же фразы дважды.

Просыпаясь раньше, я ловлю себя на том, что разглядываю его в полумраке спальни и не испытываю восторга от увиденного: редеющие и выцветшие волосы на висках, глубокие морщины в уголках рта и глаз, печеночные точки, покрывающие руки. Пигментные пятна, выдающие возраст. Даже его кожа, как мне иногда кажется, уже стала не столько мягкой, сколько дряблой. Но это лишь детали, на которых я стараюсь не зацикливаться.

Однажды вечером мы ужинаем в белой кухне хайгейтского дома, и Лоренс мимоходом упоминает о предстоящем Рождестве. Он планирует провести его с детьми в Бидденбруке. И это сообщается мне небрежно, как нечто незначительное. Но потом Лоренс замечает выражение моего лица.