Книга Щит земли русской - Владимир Буртовой

Брошенное печенегом копье догнало Могуту и ударило в бедро. Охнул Могута и не устоял, повалился боком. Всадник вполуоборот глянул себе за спину, не увидел огромного уруса и, ликуя, поскакал дальше к лесу, где бились еще уцелевшие в немногом числе княжьи дружинники.

Могута выдернул копье из раны, оторвал рукав от платна и одним движением наложил тугую повязку. Приподнялся на правое колено — совсем рядом на князя Владимира насели двое в лохматых шапках. Один тут же унесся прочь, приникнув головой к конской гриве и истекая кровью, зато другой коршуном закружил над поверженным князем, выбирая миг для смертного удара.

— Берегись! — вскрикнул Могута.

Печенег не понял русского слова, но та ярость, которую вложил в крик Могута, заставила печенега на какое-то мгновение замереть. И тут же с неимоверной силой брошенное копье пробило печенега насквозь — даже вскинутый щит не спас всадника! Он выронил занесенное над головой оружие, хватил ртом воздух, захрипел и повалился вниз, повиснув на стременах. Конь поволок мертвеца, но через полусотню шагов вытряхнул из седла совсем и побежал к реке, вслед за печенежским войском.

Могута, сам истекая кровью через слабую повязку, помог князю высвободиться из-под коня, но когда князь Владимир попытался было встать, придавил его рукой к земле.

— Лежи, княже Владимир, лежи! Сеча кончилась, застава Славича и белгородские ратники убежали за Стугну к Василеву. Мы одни здесь… вместе с павшими русичами.

— Что же нам лежать среди побитых? — запротестовал князь, не поднимая головы выше конского трупа, чтобы не заметили находники, которые поотстали от своих и теперь оббирали воинскую снасть и добротную одежду с мертвых и подбирали раненых для продажи потом в неволю. — Не разумнее ли будет укрыться под мостом, а то и до нас доберутся эти степные хищники. Видишь же, бродят средь наших…

— Нога вот у меня кровит, — простонал Могута, сделав попытку шевельнуть ею.

Князь Владимир мечом отсек подол своего платна, туго стянул рану избавителя. Истоптанным копытами бурьяном проползли к мосту и проворно нырнули в густые заросли ивняка, высокой полыни и жгучей крапивы. Из этого укрытия следили, как после сечи объезжали широкий дол печенеги, подбирая и своих побитых, как грузили на возы оружие и воинское снаряжение, снятое с мертвых.

Ночью печенеги ушли, появились всадники Славича — ехали искать тело князя, а он живой ступил им с моста навстречу…

— Имени своего даже не успел сказать князю, — усмехнулся теперь Могута, привстал с крыши землянки. — Да и к чему? Главное — его жизнь для Руси спасена. И еще то, что город Василев уберегли от внезапного находа степняков. А что пали ратники да дружинники — дивно ли теперь? При нужде и еще сыщутся храбрые за Русь постоять.

Могута отвлекся от воспоминаний, вновь глубоко вдохнул свежего воздуха.

— Любо как! Тишина окрест и птицы со мною. К зиме у меня еще есть время изготовиться, лесу натаскать для очага, лучинушек насушить, жилье утеплить. Да и корма какого-нито заготовить про запас надо. А там и Агафью известить, где я…

Он повернул широкое лицо к востоку, глаза ладонью прикрыл — яркое солнце поднялось уже высоко над лесом, навстречу ему — будто гусиный пух по просторному двору — неслись легкие, растрепанные ветром облака.

— Тепло ныне будет, — прошептал Могута. — Такие облака даже тени на землю не дают.

— Лю-ю-ди-и! Помо-о-ги-ите! — стон-крик вдруг, будто из-под земли, раздался где-то рядом.

Могута вздрогнул, чувствуя, как по спине волной прокатился отвратительный озноб. Вот тебе и тишь, вот тебе и неведомое людям место для потайного житья! Он замер, вслушиваясь, не повторится ли?

— Почудилось либо и вправду кто кричал? — заволновался он. — Но кто здесь кричать станет? Живой ли, а может, то злой дух выманивает меня из мертвого городища, где сам обитает теперь? Не по нраву, вишь, пришлось ему, что я жить здесь надумал!

Могута прикинул так, поспешил успокоить себя:

— Должно, почудилось. Откуда здесь живому человеку взяться? А злые духи днем, при ярком свете, не балуют, темной ночи ждут. Так ночью-то я двери закрою, а углы жилья святым крестом помечу, да и молитву прочту от нечистой силы.

Но крик повторился — и опять о помощи!

Подхватив свою сучковатую палку, Могута взбежал на вал и сквозь пролом в частоколе оглядел восточную часть поляны — крик шел оттуда. Клочья дыма от очага, проложив дорогу через поляну, тихо втекали в густой лес и там таяли среди кустарника.

Неподалеку от вала из травы торчали несуразно в стороны гнилые обломки жердей, сизых от грибков и плесени. Могута пригляделся и понял, что жерди когда-то прикрывали яму. Изломы же были свежими, стало быть…

«Вон оно как, — догадался он, осторожно подходя к яме. — Угодил кто-то в западню, а выбраться не может…» Словно в ответ на эту догадку из ямы донесся протяжный и скорбный стон обессиленного человека. На краю ямы Могута увидел круглый печенежский щит, чуть в стороне — меч. Тоже печенежский!

— Да ведь крик-то был русский! — опомнясь, чуть не вскрикнул Могута.

Смятение охватило его. Как быть? Вызволить его — себя выдать! И на погибель человека не можно оставлять! «Ин будь что будет! То в руках бога, а мне, гляди, отыщется друг-сотоварищ. Не тать же я, не кат[58]в самом деле — живого в яме оставлять».

Могута прокашлялся, прежде чем произнести слово, но не успел — из ямы радостный крик вылетел:

— Кто рядом стоит? Спаси от смерти голодной, заклинаю именем бога и матери твоей!

«А давно сидит! Голос хриплый, жаждой перехвачен», — отметил невольно Могута и крикнул в темный зев ямы:

— Роту дай мне самую страшную, что, коли вызволю, ты и под пыточным спросом не скажешь, что меня здесь видел! Потому как я отныне — вне закона княжеского, а здесь мое пристанище!

Яма молчала. И вдруг, будто перепел из-под копыт коня, из нее вылетело:

— Роту дам тебе, какую хочешь, Могута…

Тискал Могута огромными руками исхудавшие плечи Янка, а тот, уткнув заросшее лицо в потом пахнущее платно своего спасителя, плакал от радости. И то — всякому ли дано вторично на свет родиться? С Янком же это произошло только что.

— Водицы бы испить, — проговорил Янко. — Слышу я, Могута, как сухие ребра, будто камыш в пустой торбе, в груди шелестят…

Могута сбегал к дубу, где перед рассветом слышал родник, из черепка разбитой корчаги напоил Янка студеной водой.

— Травой как вода пахнет! — Янко утер влажной ладонью лицо и, расслабив тело, раскинулся на крыше низкой землянки, радуясь солнцу и жизни.

— Шесть ден видел лишь край ямы на синем небе да десяток звезд ночью над головой. А солнце так и вовсе не заглядывало ко мне. Руки измозолил до крови, землю ножом резал, думал ступеньки сделать. Да земля осыпалась, чуть попытаюсь подтянуть тело повыше. И нога пораненная изрядно мешала… Это тебя бог неба направил моею же тропой. Вдруг дым в яму залетел! Сначала думал — лес горит, а потом решился крикнуть. И ты пришел!