Книга Шекспир - Виктория Балашова

— Вы опять правы. Признаю свое поражение. В вас на самом деле поселилось счастье, и вы им сегодня со мной поделились.

— Расскажите мне теперь о себе. Как вам пришло в голову ехать в Лондон, писать пьесы?

— В Стрэтфорд постоянно приезжали на гастроли театральные группы. Я бегал смотреть все спектакли подряд. В школе мне нравилось заучивать стихи и поэмы, хоть нас и заставляли их учить на латыни. В какой-то момент я понял, что хочу быть актером. Мой отец про это и слушать не желал. Он не считал игру на сцене достойной профессией. Теперь, когда я имею хороший доход, он переменил свое мнение. Потом я начал писать пьесу. Она и сейчас лежит в моем доме в Стрэтфорде. Но в восемнадцать лет я вынужден был жениться. У меня родилось трое детей. Через пять лет, сходив на очередной спектакль лондонского театра, я решил бежать.

— Вы готовы были бросить семью? — Мэри сделала большие глаза, в которых мелькнул неподдельный ужас.

— Да, Мэри, был готов. В двадцать три года я не чувствовал никакой ответственности. Жену не любил. Меня ничего не держало дома. Первая попытка сбежать провалилась — меня догнали и вернули в Стрэтфорд. Но моя жена, как ни странно, решила меня отпустить. И второй раз я уехал с ее благословения.

— Мудрая женщина. Как ей, должно быть, нелегко дался этот шаг!

— Именно после этого я стал к ней относиться несколько иначе. Полюбить я ее не мог, но начал ценить и уважать. Вот и вся история. В Лондоне меня сначала взяли играть второстепенные роли, но потом дела пошли лучше. Пьесы, которые я попытался писать, имели успех. Отец моего друга открыл свой театр. Я в нем имею свою долю от дохода. Так что все сложилось очень удачно.

— И при этом вы несчастливы. Что делает вас несчастливым?

— Вы же сами сказали, Мэри, что счастье надо искать внутри себя. Видимо, пока я его не смог найти.

Она сидела совсем рядом, и Уильяму нестерпимо захотелось ее поцеловать и сказать, что нашел свое счастье — вот оно. Только находится все-таки не в нем, а в ней. Мэри не была похожа ни на Элизабет, ни на Анну. В ней странным образом сочетались совершенно, на его взгляд, несочетаемые вещи. С одной стороны, неуловимо она ему напоминала Анну в ту пору, когда ему было восемнадцать, а ей двадцать шесть. Тогда Анна тоже была живой и улыбчивой женщиной с искорками во взгляде. С другой стороны, Мэри походила и на Элизабет. Она также могла увлечь его беседой, а во взгляде кроме искр была глубоко затаенная печаль.

В последние годы печаль в глазах Элизабет читалась все чаще. Ей исполнилось тридцать два года, у нее родилось двое детей, обвиненный в заговоре муж чуть не был казнен. Она металась между двумя мужчинами, прекрасно понимая, что выбор давно сделан. Иногда Уильям вспоминал девушку, приехавшую из Парижа, легкую и беззаботную. Ему становилось грустно оттого, что к ее печали он имеет самое непосредственное отношение…

А внешне Мэри походила только на саму себя. Мода на бледных, светловолосых женщин не прошла, и англичанки старались не подставлять кожу солнцу, умудрялись осветлять волосы какими-то страшными, иезуитскими способами, от которых у многих они начинали нещадно выпадать. Кожа Мэри была смуглой: то ли от природы, то ли от частого пребывания на улице. Когда-то Элизабет, только приехав из Франции, тоже была смугла. Но теперь из толпы придворных дам ее выделяли лишь темные волосы.

Уильям вдруг подумал, что Мэри скорее походит на итальянок. По крайней мере, именно такими он себе и представлял южных, страстных женщин, когда описывал их в своих пьесах.

— А вы задумались, — прозвучал тихий голос, — извините, если я вам испортила настроение своими размышлениями о счастье.

— Нет, Мэри, мое настроение вы способны только повышать, — Уильям встрепенулся, поняв, что несколько минут молча на нее смотрит, — чем вы заняты завтра?

— Как обычно буду в таверне.

— Могу я чем-нибудь вас оттуда выманить? — спросил Уильям, взяв ее за руку. Тонкие пальцы дрогнули и застыли, не зная, что им предпринять дальше.

— Мы можем встретиться после обеда. Обычно в это время до ужина посетителей в таверне мало.

— Отлично! Вы мне покажите Оксфорд. Я здесь бывал и раньше, но толком город не видел. Согласны? — повернув руку Мэри, Уильям нежно поцеловал ее ладонь.

— Конечно, — прошептала Мэри и убрала руку, — поздно. Наверное, нам пора расстаться. До завтра, — они одновременно встали со стульев. Мэри быстро повернулась к нему спиной и почти бегом вышла из комнаты.

Ее юбки опять взлетели, коснувшись Уильяма, и опали вниз. Когда она уходила, они, казалось, не успевали за своей хозяйкой, пышным шлейфом пытаясь поспеть за ее ножками.

Уильям спустился вниз, открыл дверь и оказался на улице. Ему хотелось подпрыгнуть, громко запеть или сделать еще что-то такое же безумное. Он увидит ее завтра. Послезавтра театр уедет, но завтра они будут вместе. Еще один день он побудет рядом со счастьем, облеченным в форму прекрасной женщины. Если бы он мог ее забрать с собой, то большего и не желал бы.

В ее честь ему не хотелось писать сонеты: она была слишком реальной, слишком живой и быстрой. На бумаге Мэри застынет, превратится в образ, в слова, в предложения. Впервые Уильям понял, что его талант ничего не стоит, потому что никакое, даже самое богатое, воображение не нарисует ту Мэри, которая есть на самом деле. И никакой сонет не передаст тех чувств, которые испытывает он.

Уильям уснул под утро. Но проснулся он свежим и выспавшимся — впереди его ждал день счастья, день, который он собирался провести с Мэри…

— Ну что, вляпался в очередную историю? — спросил Джеймс, покусывая травинку.

Они лежали в телеге, которую нещадно потряхивало на кочках, смотрели на голубое небо и лениво перекидывались отдельными ничего незначащими фразами. Но Джеймс долго не выдержал и перешел к теме, которая его волновала с момента их отъезда из Оксфорда.

— В какую историю? — Уильям сделал вид, что не понимает, о чем там толкует Джеймс.

— Опять нашел себе возлюбленную, которая несвободна. Мэри еще и живет не в Лондоне. Как она будет бегать к тебе на свидания?

Телегу снова тряхануло. Ветки деревьев склонились над ними совсем низко. Джеймс схватился за ветку и умудрился ее надломить, чуть привстав для верности.

— Вот, — сказал он гордо, показывая ветку Уильяму, — иллюстрация к моим словам.

Уильям с любопытством посмотрел на друга.

— Ты также надломил Мэри и решил забрать ее с собой. Но надломить надломил, а забрать-то не выйдет! Тебе везет на замужних женщин.

— Не везет, ты хотел сказать, — поправил Уильям Джеймса.

— Кого хочешь надломить, того и ломаешь.

— В тебе умирает поэт. Пиши стихи, сонеты, поэмы. Джеймс, не надо свой талант испытывать на мне. Пиши пьесы. Мне не жалко.

— Я не поэт. Я актер. Произношу красивые фразы. Это не значит, что я смогу их сам сочинять. Ладно, речь не обо мне. Расскажи про Мэри. Ты разлюбил Элизабет?