Книга Бомбы сброшены! - Гай Пенроуз Гибсон

По телефону из штаба Люфтваффе приходит печальное известие: впервые за всю войну русские вступили на германскую территорию и развернули наступление в Восточной Пруссии из района Волковысска в направлении Гумбинен — Инстербург. Я хочу немедленно отправиться в Восточную Пруссию. Приказ о перебазировании приходит очень кстати, и на следующий день я со своим летным составом уже нахожусь в Инстербурге. В Восточной Пруссии стоит прямо-таки божественная тишина, и просто невозможно представить, что война уже подошла вплотную к этому райскому уголку, и что именно отсюда будут взлетать груженые бомбами самолеты. Жители Инстербурга еще не осознали полностью весь трагизм ситуации. Местный аэродром забит различными постройками, которые совершенно бесполезны в условиях войны. Поэтому лучше было бы перебраться в Летцен в районе Мазурских озер, что мы и делаем. Там мы оказываемся одни на крошечном аэродромчике.

Середина лета — самое лучшее время в сельской местности в Восточной Пруссии. И этой земле суждено стать полем битвы? Только сейчас до нас доходит, что мы действительно сражаемся за свои дома и за свою свободу. Сколько германской крови напрасно пролито на этой земле! Это не должно случиться вновь! Мы думаем только об этом, когда летим к цели — атаковать русские войска возле Мемеля или Шауляя, в Сувалках или Августово. А когда мы возвращаемся после атаки, возвращаются и эти мучительные мысли. Теперь мы снова оказались там, откуда начали свой поход в 1941 году, именно отсюда началось наступление на восток. Будет ли монумент под Танненбергом овеян новой славой? Самолеты нашей группы несут эмблему рыцарей Тевтонского ордена. Никогда раньше она не значила для нас так много.

Вокруг Волковысска продолжаются упорные бои. Город несколько раз переходит из рук в руки. Здесь держит оборону небольшая германская танковая часть. Мы поддерживаем ее, действуя с рассвета и до заката. Наши танкисты в течение нескольких дней отбивают непрерывные атаки противника. Некоторые танки Т-34 прячутся за огромными скирдами на сжатых полях. Мы поджигаем стога зажигательными пулями, и когда танки лишаются прикрытия, атакуем их. Лето стоит жаркое. Наш аэродром расположен у самой воды, и мы часто используем получасовой перерыв между вылетами, чтобы искупаться. Это просто наслаждение! Наша повышенная активность и упорство танкистов вскоре дают свои плоды: ярость русских атак заметно ослабевает. Наши войска все чаще проводят контратаки, и вскоре им удается стабилизировать фронт. Но когда бои затихают в одном месте, можно смело ручаться, что очень быстро в другом они вспыхнут с новой силой. Советы ведут наступление в Литве, пытаясь отрезать наши армии, находящиеся в Латвии и Эстонии. Поэтому мы снова поднимаемся в воздух, и работы у нас не убывает. Советы хорошо осведомлены о том, какими силами мы располагаем на земле и в воздухе.

После одного из вылетов обер-лейтенант Фикель может праздновать очередной день рождения. Мы вылетели, чтобы атаковать сосредоточенные на исходных позициях войска противника, и красные применили свою старую уловку, настроившись на нашу волну. Лично я не могу понять, что они там бормочут, но это явно касается нас, потому что неоднократно повторяется слово «Лаптежник». Немного позднее переводчик, работавший на наземной станции радиоперехвата, рассказывает мне всю историю в деталях. Происходило примерно следующее.

«Лаптежники» подходят с запада — вызываю всех сталинских соколов. Вы должны немедленно атаковать «Лаптежников». Всего их около 20, впереди одиночный пикировщик с двумя длинными полосами. Это наверняка группа подполковника Руделя, который всегда подбивает наши танки. Вызываю красных соколов и зенитчиков: сбить «Лаптежник» с длинными полосами».

Обер-лейтенант Марквардт дает мне примерный перевод, когда мы еще находимся в воздухе. Фикель со смехом говорит:

«Если они целятся в ведущего, можно держать пари, что попадут в ведомого».

Обычно моим ведомым летает именно он, а потому Фикель знает, что говорит.

Впереди и ниже нас по дороге между двумя лесополосами движется большая колонна Иванов: автомобили, артиллерия и прочее имущество. Множество зениток ведет плотный огонь, да и красные соколы тут как тут, «Аэрокобры» атакуют нас. Я отдаю приказ атаковать противника. Большая часть наших самолетов пикирует на грузовики и телеги, меньшая — на зенитки. Все мы отчаянно маневрируем. Но тут русские истребители решают, что настал их час. Клубки разрывов зенитных снарядов подбираются все ближе к нашим самолетам. Прямо перед тем, как войти в пике, самолет Фикеля получает прямое попадание в крыло. Он спешно сбрасывает бомбы и поворачивает домой. Его самолет горит. Мы сбросили бомбы в цель и выходим из пике. Я набираю высоту, чтобы увидеть, куда же девался Фикель. Выясняется, что он ухитрился совершить вынужденную посадку на клочке земли, нашпигованном всеми мыслимыми препятствиями: канавами, ямами, пнями. «Штука» дает лихого «козла», перепрыгивая через две канавы. Просто чудо, что самолет еще не перевернулся. Фикель со стрелком выскочили из кабины. Положение скверное: русские кавалеристы, за которыми следуют танки, уже бросились к самолету из леса. Они явно намереваются захватить в плен летчиков. «Аэрокобры» с новой яростью набрасываются на нас сверху. Я говорю по радио:

«Кто-нибудь должен сесть. Вы знаете, что мне это запрещено».

Я чувствую себя отвратительно. Мне строжайше запрещено садиться для спасения сбитых летчиков, и все мое существо восстает против нарушения приказа. Мы продолжаем кружиться над сбитым самолетом. Фикель и Барч совсем рядом, однако сложно представить, чтобы кто-нибудь сумел благополучно приземлиться при подобных обстоятельствах. Русские неотвратимо приближаются, но ни один из пилотов, судя по всему, не собирается садиться. Им приходится уклоняться от атак истребителей, что требует предельной концентрации внимания. Мне очень трудно решиться совершить посадку, но я вижу, что если я не предприму что-то чрезвычайное, мои товарищи погибнут. Если их вообще возможно спасти, то самые высокие шансы на это именно у меня. Я понимаю, что нарушение приказа — непростительное нарушение воинской дисциплины, но моя решимость спасти товарищей сильнее чувства долга. Я забыл о последствиях своего поступка, вообще обо всем на свете. Я должен их вытащить. Я отдаю последние приказы:

«7-я эскадрилья: вы атакуете кавалерию и пехоту с бреющего полета. 8-я эскадрилья: вы кружите на средней высоте, прикрывая Фикеля и меня. 9-я эскадрилья: вы поднимаетесь выше и отвлекаете на себя истребители. Если русские спикируют, 9-я эскадрилья атакует их сверху».

Я лечу очень низко над местом вынужденной посадки, выбирая клочок земли, который при некоторой доле везения можно использовать для посадки. Я плавно добавляю газ, мы уже над второй канавой. Сектор назад, ужасный толчок, хвост самолета подбрасывает в воздух, но потом он останавливается. Фикель и Барч мчатся изо всех сил, спасая свою шкуру. Они уже совсем рядом. Пули иванов шлепают о землю, поднимая фонтанчики пыли, но пока никого не задели. Оба летчика забираются в кабину, я даю газ. Меня трясет от напряжения. Смогу ли я взлететь? Успеет ли мой самолет подняться в воздух до того, как врежется в какое-нибудь препятствие и разлетится на куски? Канава летит навстречу. Я отрываюсь от земли, самолет перескакивает через канаву, и колеса снова касаются земли. Затем самолет выравнивается. Постепенно напряжение оставляет меня. Группа смыкает строй, и мы возвращаемся домой без потерь.