Книга Завещаю вам жизнь - Владимир Прибытков

Да, подождите... Вот. Выпейте за мое здоровье

— Покорно благодарю, — поклонился красный и потный от натуги швейцар.

— Надеюсь, хорошо съездили ваше сиятельство?

— Да, да, — сказал Топпенау. — Ступайте-

Он почти вытолкал словоохотливого старика. Закрыл за ним дверь. Увидел чемоданы. Поднял, чтобы отнести в угол кабинета, но на половине пути опустил. «Надо вызвать кого-нибудь! - подумал он опять.

А с чемоданами...»

Чемоданы так и остались стоять на ковре между дверью и столом.

— Доктор Вернер? - спросил он, когда по телефону ответили.

— Да, это я... Зайдите, пожалуйста.

Доктор Вернер появился, словно чертик из коробочки Белесые глаза доктора смотрели на графа с такой жадностью, словно увидели чудо.

— Проходите, Вернер, — раздраженно сказал Топпенау. — Не торчите на пороге... Что за беспорядки у вас здесь? Фрейлейн Штраух отсутствует, кабинет не прибран... Она больна?

Вернер осторожно обошел чемоданы, вытянул тощую шею, его глаза побелели еще больше.

— Разве вы не знаете? — заговорщическим шепотом спросил Вернер.

— Чего я не знаю? — хотел крикнуть, но не крикнул, а неожиданно тихо, осипнув, спросил граф. — О чем вы, Вернер?

— Ваша секретарша, граф- Я имею в виду фрейлейн Штраух... И доктора Гауфа...

— Что с ними? — роясь по карманам, вытаскивая и снова пряча сигареты и спички, делая вид, будто ищет нечто очень важное, спросил Топпенау. Он даже нашел силы улыбнуться. — Заболели оба?

Вернер почти касался лица графа своим желтоватым лицом.

— Арестованы как государственные преступники, прошептал Вернер, и фон Топпенау почувствовал дурной запах изо рта доктора. Разве вас не известили

— Меня?.. Ах, не известили?.. Да, я впервые- это возможно!

— Уже третья неделя! шептал Вернер. сотрудники предупреждены, чтобы не болтать- Такая новость, господин граф!

— Я ничего не знал! — в отчаянии сказал фон Топпенау — Я совсем ничего не знал!

Получалось, что он жалуется Вернеру на чью-то несправедливость, это унижало, но фон Топпенау не мог остановиться.

— Меня обязаны были известить! бормотал он -Я буду жаловаться! Мне не остается ничего другого-

— Господин граф, успокойтесь! — прошептал Вернер. — Мы понимаем, какой это удар...

— Я не допущу! — внезапно выкрикнул фон Топпенау. — Вы слышите, Вернер? Я не допущу! Так и передайте... Идите.

Подчиняясь жгучей потребности что-то делать, что-то немедленно предпринять, фон Топпенау выбежал из-за стола и чуть не споткнулся о чемоданы. Тогда он заметил, что Вернер стоит с открытым ртом и следит за ним как за чарованный.

— Идите! — распорядился фон Топпенау. — Я все выясню. Мне должны будут объяснить!.. Тогда я скажу всем. Идите же, Вернер! Чего вы ждете? Идите и работайте!

Но едва за Вернером затворилась дверь, Топпенау бессильно опустился на чемоданы.

Тревога была так велика, что он даже не подумал, как глядит в эту минуту.

Он вообще не мог ни о чем думать.Одно слово сверлило мозг: «Конец».

В кабинет кто-то вошел.-фон Тоиненау понимал: надо встать, но встать не мог вместо этого он опять стал рыться в карманах.

Только сейчас понял.

— А, Реннер... — пролепетал он — я с дороги... Как видите, устал?-

Реннер о чем-то спросил, но граф не расслышал. Он пытался закурить, но спички ломались в прыгающих пальцах.

— Такой ужас... — услышал фон Топпенау собственный голос. — Вы знаете, арестована Инга- Мой секретарь. И доктор Гауф.

Спички ломались.

Реннер щелкнул зажигалкой.

Фон Топпенау жадно прикурил, хотя с трудом удерживал сигарету.

— Вам надо уехать домой, — властно сказал Реннер. — Вы плохо выглядите. Поезжайте домой и вызовите врача.

Фон Топпенау отрицательно покачал головой.

— Я должен... — проговорил он. — От меня ждут-Прежде всего — выяснить...

— Вы ничего не выясните, — твердо сказал Реннер. -Поезжайте домой. И не придавайте факту ареста секретарши слишком большого значения. Какое она имеет к вам отношение? Она не имеет к вам никакого отношения!

Властный голос Реннера гипнотизировал. Но если бы Реннер знал, какое отношение в действительности имеет к фон Топпенау его секретарь Инга Штраух!

— Да, да... — пробормотал фон Топпенау.

— Не вы один знали Ингу Штраух! — быстро продолжал Реннер. — Ее знали многие «поляки». Я тоже. Но меня то это не волнует! Значит, не должны волноваться и вы!

— Да, да...

— Конечно, все это неприятно, но не более того... Послушайте меня, поезжайте домой. Слышите?

— Да, да.

— Я ведь на минутку, — сказал Реннер. — Услышал, что вы вернулись, и заглянул. Спешу. Извините, что некстати... Держитесь бодрее, Эрих. Всего вам доброго!

Реннер ушел. Граф продолжал сидеть на чемодане.

Вытянутое лицо асессора Шафаршика он различил только тогда, когда Шафаршик нагнулся, обеспокоенно спрашивая, не может ли быть полезен.

— Нет! Нет! — сказал Топпенау. — Идите!

Бросил догоревшую сигарету на пол. Закурил новую. Увидел телефон и добрался до него, снял трубку, но тут же повесил.

Нет, никому звонить нельзя!

Если гестапо что-либо заподозрило, то телефонные разговоры подслушивают! Инга предупреждала».

Уехать!

Оставить чемоданы здесь, незаметно выйти, взять такси и вернуться на вокзал. Билет взять куда-нибудь. В Вену, к жене. Или в Ранненбург, к отцу. Может же он поехать к жене или отцу? А на полпути сойти и взять билет до швейцарской границы...

Он понял, что это неосуществимо.

За ним наверняка следят и арестуют сразу же, как увидят, что он направился на вокзал. Ловушка! Он в ловушке, откуда нет выхода!

Этот просторный, с кожаными крестами и ковром кабинет не что иное, как беспощадная ловушка. И он сам шел в нее! Он должен был скрыться еще в Париже, как только почуял неладное.Фон Топпенау тяжело дышал.

Там, в Париже, ему приходила мысль о бегстве. Он не решился, представив себе Анну Марию и девочек обритыми и одетыми в полосатые арестантские халаты. Сентиментальный идиот! Разве Анна-Мария и дети в чем-то виноваты.

В крайнем случае венская родня и фон Крупп сделали бы все, чтобы не допустить репрессий в отношении своей родственницы.

Они бы замяли дело! Ах, как же он просчитался! Какую глупость совершил! Как слепо понадеялся, будто берлинские аресты не коснутся Штраух!.. А теперь Инга и Гауф в гестапо. И оба, конечно, могли проговориться! Могли вообще рассказать правду! И это конец! Конец! Конец!