Книга Кровь тайны - Марк Энтони

Наверное, избегает толпы, Тревис. Иезекиль ведет жизнь отшельника, возможно, он даже не знает о сегодняшнем празднике.

Кроме того, Тревису хватало своих забот, чтобы всерьез тревожиться о судьбе Иезекиля Фроста. Он все время возвращался к последним словам Барретта. Весь день англичанин просидел за стойкой бара, медленно поглощая одну порцию бренди за другой, – очевидно, оплакивал гибель своего печатного станка. Тревису пришло в голову, что англичанин мог знать Джека Грейстоуна, но когда он спросил, Барретт лишь покачал головой.

По мере приближения сумерек взрывы за городом стали раздаваться все чаще. Тревис надеялся, что с Даржем не произойдет никаких неприятностей.

Когда до заката оставалось совсем немного, воздух в салуне окончательно пропитался запахом пороха. Почему-то Тревису казалось, что именно так пахнет страх. Он вздрагивал от каждого взрыва, нервы были напряжены до предела, и он с трудом разливал виски. Тревис часто опускал руку в карман, чтобы коснуться гладкой поверхности Синфатизара – это его немного успокаивало. Однако Тревис знал, что вздохнет с облегчением только тогда, когда увидит живого и невредимого Даржа и они вместе с Лирит вернутся в «Голубой колокольчик».

Тревис порадовался, что Сарет не выходит из пансиона и ему не угрожает опасность. Судя по количеству выпитого горожанами спиртного, морнишу лучше не высовываться. Главный фейерверк еще не начался, а люди, заходившие в салун, уже с трудом держались на ногах – успели крепко выпить в других местах. Тревис не сомневался, что сегодня будет немало ссор и пьяных драк. Когда у него выдалась свободная минутка, он проверил, заряжено ли ружье, спрятанное под стойкой. Мэнипенни заметил его действия и одобрительно кивнул.

Наконец за окнами салуна началось движение – парад. Мимо прокатил фургон, украшенный красными, белыми и синими флагами, в котором, радостно улыбаясь и размахивая руками, сидели служащие Первого банка Касл-Сити. Вместе с ними ехал Аарон Локк, владелец банка. Локк был красивым педантом сорока пяти лет, и все считали его самым богатым человеком Касл-Сити после мистера Саймона Касла, который вернулся на Восток оплакивать смерть своей жены. Впрочем, ходили слухи, что состояние Мортимера Хейла, владельца «Вестника Касл-Сити», лишь немногим меньше. И хотя основал газету Саймон Касл, она стала популярной и влиятельной только при Хейле.

Мимо проезжали все новые и новые фургоны, всадники и экипажи, украшенные праздничными лентами и флажками. Подобно молниям, вспыхивали яркие гроздья фейерверков. Большинство посетителей салуна, прихватив выпивку, вышли на улицу полюбоваться парадом. Тревис оперся на стойку бара, наслаждаясь мгновениями отдыха.

– Одну шипучку с сарсапарелью.

Он посмотрел в теплые карие глаза Лирит и улыбнулся.

– Минуточку, мадам.

Тревис налил в стакан темной, сладкой жидкости и протянул его Лирит; она и Дарж пристрастились к этому напитку, хотя Тревис его не переносил.

– Ты не хочешь посмотреть парад? – спросил он.

– Я предпочту остаться здесь, – улыбнувшись, ответила Лирит.

Тревис прекрасно ее понимал. Пока посетители смотрят парад, можно немного отдохнуть.

– А хочешь потом взглянуть на фейерверк? – предложил Тревис. – Надеюсь, в салуне никого не останется и Мэнипенни нас отпустит.

– Нет, спасибо. Я бы хотела посмотреть пьесу.

Тревис с любопытством взглянул на Лирит. Она поставила стакан на стойку и вытащила из-за корсажа сложенный листок бумаги.

– Один из игроков дал мне этот листок, назвал его театральной программкой. Здесь говорится, что сегодня вечером в «Алмазном театре» на Тополиной улице будет показана пьеса.

– Пьесы? – переспросил Найлс Барретт с противоположного конца стойки. Глаза англичанина слегка осоловели, но голос оставался четким и уверенным. – Замечательная новость. Этому городу не помешают культурные развлечения. Вы знаете, что Оскар Уайльд недавно посетил Лидвилл? Если Оскар Уайльд готов читать лекции в такой дыре, почему бы не устроить что-нибудь похожее в Касл-Сити? Я слышал, что он замечательный человек.

Стоявший рядом с Барреттом старатель фыркнул.

– А я слышал, что он больше похож на леди.

Барретт хмуро посмотрел на старателя, желая достойно ответить, но его опередил другой – если судить по грязным рукам, тоже старатель.

– Я был в Лидвилле, – сказал он. – И видел вашего Оскара Уайльда. Он нацепил бархат и кружева, а в руках держал лилию. А когда он отправился на один из рудников, его угостили виски, крепким, как змеиный яд, рассчитывая выставить на посмешище. И знаете, что было дальше? Он перепил всех старателей, несмотря на свои белые чулки и панталоны.

Первый старатель уважительно крякнул.

Барретт закатил глаза.

– Понятно. Значит, мы должны уважать лорда Уайльда за умение пить, а не за искусное перо.

Оба парня удивленно уставились на него.

– А, ладно, – проворчал Барретт, скорчив страдальческую мину. Он отвернулся от старателей и посмотрел на Лирит. – И какую пьесу будут давать, мисс Лили? Шекспира? Пожалуйста, пусть будет Шекспир. Или, еще лучше, Марлоу. Бедный Кит, сражен в период расцвета.

Лирит рассмеялась.

– Тот человек сказал, что пьеса должна мне особенно понравиться.

Она развернула программку и положила ее на стойку бара. Тревис напрягся. Барретт фыркнул.

– О, американская мелодрама. Полнейшая чепуха.

Он вновь взялся за стаканчик с бренди.

Лирит разгладила программку.

– Взгляни, Тревис. Они совсем как я.

Она коснулась двух фигур – мужчины и женщины, – нарисованных на программке. Их лица были такими же темными, как у Лирит. Выше крупными буквами стояло название пьесы.

ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА,

или Жизнь среди смиренных

МЕЛОДРАМА В ПЯТИ АКТАХ

– Лирит… – Тревис искал нужные слова. Как объяснить? – Тебе не нужно смотреть эту пьесу.

Улыбка сошла с лица Лирит.

– Почему?

Тревис не знал, с чего начать, потом глубоко вдохнул и принялся рассказывать Лирит о рабстве. Он поведал ей все, что знал из школьных уроков истории о работорговцах, которые насильно привозили негров из Африки в Америку, об аболиционистах и Гражданской войне, о президенте Линкольне и о том, как его убили. Лирит слушала его с застывшим лицом.

Наконец Тревис замолчал. Лирит неуверенно прикоснулась к программке.

– Значит, День Независимости, который они празднуют, не означает свободу для всех? – спросила она.

Тревис взял ее руки в свои.

– Сейчас – нет, но такой день наступит.

Она высвободила руку и взяла программку.

– Если женщина, написавшая эту книгу, принадлежала к числу аболиционистов, как ты их называешь, я бы хотела посмотреть пьесу. Я считаю, что мне было бы полезно узнать, каково приходилось людям с черной кожей.