Книга Война 2020. Поле битвы - Россия! - Ральф Питерс

За евреями вечно нужен глаз да глаз. Немцы с ними не справились, и арабы тоже, несмотря на все свои атомные бомбы и нервно-паралитический газ. Но евреи тоже дали, в конце концов, маху. Они поставили на американскую лошадку, а им следовало бы поддержать японцев. Так, еще черный майор, так здорово говорящий по-русски. Иванов полагал, что руководство полка подбиралось специально таким образом, чтобы уверить русских в единстве американского народа, наподобие висевших повсюду в годы его молодости плакатов, с которых эстонцы и украинцы улыбались рядом с азербайджанцами и таджиками. Но как те плакаты не обманывали никого в советском обществе, так и американцам не удастся никому здесь запудрить мозги, и Иванов гадал, как эта команда проявит себя в настоящем бою.

Раньше, в бытность его молодым офицером, все было совсем иначе. Даже на младшего лейтенанта смотрели с уважением. А потом пришел этот тип Горбачев со своими реформами и обещаниями и начал рыть яму под армией. Нашлись среди военных честолюбцы, которые помогли ему. Иванов и сам не сомневался в необходимости перестройки, поддавшись царившей тогда эйфории. Но как мало сбылось из обещанного. Люди просто перестали испытывать уважение и страх. Они захотели жить как западноевропейцы, как американцы. Они не осознавали роль России, Советского Союза в мировой истории. Они думали только о себе. Потом, когда страна начала разваливаться на части, наконец-то пришли к власти более разумные люди. Но слишком поздно. Иванов был знаком с многочисленными теориями о неизбежности краха экономической модели, пережившей свое время, о расплате за десятилетия неумеренных трат на оборону, о громоздкости системы, душившей ростки всего живого…

Ложь, ложь, все ложь. Горбачев и его сообщники предали веру, отдали победу в чужие руки. В конечном итоге преследования военных никому ничего не дали. Экономика не возродилась волшебным образом, напротив, жизнь становилась все хуже и хуже. Расстрелять мало человека, разрушившего величайшую державу в мире.

Когда система дала трещину, ничто уже на работало, как прежде. Это было все равно что пытаться затолкать обратно в тюбик выдавленную зубную пасту. Демократия… Смешно слушать. Советскому Союзу нужна сила. А вместо силы народ получил пустые обещания, неравенство, предательство.

Те десятилетия, что Иванов шел к своему нынешнему чину, казались ему нескончаемой хроникой развала, восстаний, бунтов и полумер.

Его жизнь прошла впустую в долгих, беспросветных сумерках.

А теперь дело дошло до гражданской воины, интервенции, крушения всего. И еще эти американцы, пришедшие отомстить, насладиться унижением старого врага.

Обговаривая последние детали с этими раскованными, чересчур уверенными в себе людьми, ряженными в ту форму что воплощала для него всю его жизнь, все мечты, Иванов не мог отогнать от себя трагическое чувство ностальгии по прошлому его страны. Так человек, мучаясь со стервой женой, с тоской вспоминает ту, другую девушку, на которой ему следовало бы жениться.

Совещание штабов подходило к концу. Сейчас американцы останутся одни и закончат последние приготовления. А потом они вступят в войну. Бросят в бой свое новое удивительное оружие, о котором они даже сейчас отказываются говорить.

Что ж, удачи им. Иванов надеялся, что они убьют как можно больше врагов его страны.

Конечно, если бы самоуверенность могла убивать сама по себе, американцы были бы непобедимы.

Возможно, они обладают очень важными тайнами, даже более важными, чем предполагает советская разведка. Но генерал Иванов тоже знал одну тайну – сверхсекретную, в которую власти СССР не посвящали никого ниже Иванова по чину, дабы не подрывать еще больше боевой дух людей. Даже бедняга Козлов ни о чем не догадывался. Но Иванов подозревал, что американцев в скором времени ждет сюрприз.

8Вашингтон, округ Колумбия

– А что, если нам потом смыться куда-нибудь и пропустить по рюмочке? – предложил Боукветт. – По-моему, мы вполне заслужили небольшую передышку.

Дейзи оторвалась от своих записей. Клифтон Боукветт склонился над ней. Пожалуй, он подошел слишком близко. Ее глаза скользнули вверх по безупречной стрелке его брюк, по элегантному шелковому галстуку. В нынешние сумасшедшие дни, когда все, казалось, ходили в несвежих рубашках, накрахмаленный воротничок Боукветта сиял первозданной белизной. Он относился к тем людям, которые рождаются с идеально завязанным галстуком. Вот и теперь, в дни, когда другие от усталости начинали допускать ошибки, когда их лица стали пепельно-серыми от постоянного чувства тревоги, Боукветт стоял в свободной позе, с небрежностью спортсмена, и ничего, кроме бесчисленных, проведенных под парусом выходных, не оставило следа на его коже. Когда Дейзи впервые появилась в Вашингтоне, она восторгалась и верила людям, подобным Клифтону Рейнарду Боукветту, и готовность, с которой такой мужчина забыл о жене, чтобы провести несколько из своих драгоценных часов с некрасивой, хотя и умной и молодой, девушкой-аналитиком, заставили ее поверить, будто мечты – настоящие, серьезные, взрослые мечты – действительно сбываются в этом городе. Так ей казалось на протяжении первых пяти-шести романов. Потом все это стало привычным, и многочисленным мужчинам уже не было нужды придумывать много оправданий для объяснения своего отсутствия, своих неудач, своего все нарастающего невнимания. Дейзи убедила себя, что она им ровня, что она использует их так же беспечно, как они предпочитают использовать ее, и сама не понимала, почему, несмотря на бесспорные успехи на работе, ее все чаще охватывало чувство разочарования и пустоты. Дейзи Фитцджеральд могла понять действия целых народов, могла блестяще предсказать дальнейшее развитие событий. Но она сама знала, что ей никогда не удавалось понять мужчин. В самом деле, ну зачем такому человеку, как Клифтон Рейнард Боукветт, заместителю директора Объединенного разведывательного управления, такому богатому, женатому на ослепительной красавице лишь немногим старше Дейзи, рисковать хотя бы самую малость ради интрижки с женщиной, чьи волосы отнюдь не хороши, а кожа становится непривлекательной в моменты чрезмерных стрессов или когда она позволяет себе попробовать добрую половину всех лакомств мира; с женщиной, чья некрасивая внешность только и подвигнула ее стремиться к профессиональному совершенству? Она помнила, как какая-то из ее коллег со смехом говорила, что-де Клифф Боукветт всегда готов пристроиться ко всему, что живет и двигается.

– Не могу, Клифф, – ответила она. – Я очень занята.

Боукветт придвинулся поближе, так что ворсистая ткань его брюк почти прикасалась к ней. Она чувствовала его запах. Запах, который она так хорошо помнила.

– Да ладно тебе, Дейз. Нельзя же работать без остановки.

– Но ведь…

– Все и так рассосется само по себе, – сверкнул Боукветт очаровательной улыбкой. – Да и вообще, нельзя засиживаться на месте. На мир надо смотреть не только из-за рабочего стола.

– Мне еще надо будет вернуться в контору. – Мягкая шерсть его брюк… и она помнила его прикосновения. Его вкус. Вещи, которые он любил делать. И торопливость, с которой он собирался, когда все было кончено.