Книга Фабрика грез Unlimited - Джеймс Грэм Баллард

Даже Старк был почти на прежнем месте: он сидел в люльке чертова колеса с гавайской гирляндой из мертвых попугаев на шее и задумчиво рассматривал понтон, стоявший на якоре прямо над моей «Сессной». Ржавая железная коробка была измазана кровью, словно сочившейся из кабины утонувшего самолета.

Они ждали, когда же наконец я умру и дам им свободу. Я вспомнил видение катастрофы, посетившее меня перед выходом из кабины на крыло, видение моей собственной смерти под озаренным кострами небом. Несмотря на все мои усилия доказать свою жизнь, я был сейчас трупом, заживо засунутым в могилу.

Такса подобралась ко мне поближе, пытаясь высосать из меня мои последние силы. Шимпанзе лежал на боку, не сводя с меня внимательных глаз. Не обращая внимания на этих мирных животных, я слышал визги и вопли стервятников. Их крылья хлопали где-то совсем уже рядом. Я посмотрел за реку, не летит ли ко мне спасительный вертолет.

Изуверившись и отчаявшись, я решил умереть.

Глава 36

Сила

Уже умирая, я почувствовал прилив силы. Вокруг моего сердца сомкнулась чья-то рука. Нежно и осторожно она сдавила разорванные желудочки, посылая в артерии краткий ток крови. Кровь просочилась в онемевшие капилляры, и моя кожа потеплела.

Впервые за эти дни я смог пошевелиться. Сделав движение к сидевшему прямо передо мной стервятнику, приглашая его насытиться моей плотью, я снова почувствовал, как рука сжимает мое сердце. Затем я увидел лицо старого шимпанзе, запредельную пустоту в его широко раскрытых глазах. За мгновение до того, как он умер, я ощутил в груди резкий всплеск жизни, словно его сердце встало на место моего. Я сел, прислушиваясь к мощному, непривычному биению, и тут же увидел, как взбрыкнула в предсмертной судороге нога олененка, почувствовал, как его кровь переходит в мои жилы, как мой пульс становится ровнее и чаще.

Я взглянул на себя, нагого, в лохмотьях летного комбинезона. Моя кожа утратила пепельный оттенок. Когда я сбросил с плеч остатки птичьего наряда, кровавые вымпелы оторвались от моей груди и улетели прочь, цепляясь за убогие маки.

Моя рана перестала кровоточить. А животные, сошедшиеся к моей могиле, продолжали умирать. Каждое из них отдавало мне что-нибудь от себя – кровь, ткани, жизненно важный орган. В моей груди мощно стучало сердце шимпанзе, по моим сосудам неслась оленья кровь – весеннее половодье в иссохшем, растрескавшемся лабиринте. Мартышкины легкие жадно втягивали воздух через мой рот, а в основании черепа я чувствовал тусклый мозг таксы – верной собаки, спасающей раненого хозяина.

Они умирали, отдавая мне свои жизни. Я встал в кабине могилы. Я снова вырвался из самолета.

Лес умолк. Ничто в нем не шевелилось, трава и листья напряженно замерли. Я чувствовал, как вливается в меня жизнь сотен мелких существ. Скромные и непритязательные, они переделывали меня наново. Воробьи и дрозды отдавали моим глазам свои крошечные сетчатки, полевки и барсуки – свои зубы, каштаны и вязы посылали мне сок: серьезные, немногословные кормильцы, вливавшие в меня свое молоко. Даже пиявки, прилипшие к ржавому пропеллеру, черви под моими ногами, мириады почвенных бактерий – все они двигались сквозь меня. Огромное братство живых существ заполнило мои артерии и вены, преобразуя кладбище моего тела своей жизнью и благожелательностью. Холодная влага слизняков смазывала мои суставы. Я чувствовал в своих мускулах упругую гибкость древесных ветвей, теплые капилляры исполненных солнцем листьев исцелили и обновили мою кожу.

Я шел по лугу, окруженный странным маревом света, словно моя истинная сущность расплывалась в воздухе, пребывая в телах всех существ, отдавших мне часть себя. Я возродился в них, в их любви ко мне. Каждый листок и каждая травинка, каждая птица и улитка тяжелели моим духом. Лес чувствовал меня вызревающим в его плоти.

Я родился наново от простейших, скромнейших существ: от амебы, делящейся в лесной луже, от гидры и спирогиры. Я родился из лягушачьей икринки в ручье, огибающем луг, и акуленком из тела матери-акулы – в реке. Я выходил из жаркой птичьей клоаки. Я родился тысячами рождений из плоти всех, какие есть в лесу, живых существ, отец себя самого. Я стал своим собственным сыном.

Глава 37

Я раздаю себя

С леса словно спала пелена. Между мрачных недавно деревьев сверкали яркие цветы. По листьям струился знакомый свет, словно божественный садовник, приставленный к этому потускневшему парадизу, прибежал с опозданием на работу и торопливо включил все лампы. Из реки выпрыгнула летающая рыба, гибкий серебристый кремень, воспламенивший день, как вязанку сухого хвороста.

Дети стояли на коленях у края поляны, их маленькие улыбки, усталые, но довольные, колыхались вместе с маками. Они обессилели от стараний передать мне свою силу, какую-нибудь малую часть их деформированных тел: Дэвид, возможно, – свой стоицизм, Джейми – восторг перед всем сущим, Рейчел – любопытство и сдержанность.

Весь Шеппертон отдыхал, как после непомерных усилий. Горожане не пытались больше бороться с джунглями, они забросили топоры и пилы и сидели теперь на ступеньках своих домов, наблюдая возрождение леса.

Все застыло в ожидании меня. Я взглянул на свою грудь, на быстро заживающую рану. Я ощущал в себе органы, данные мне всеми этими существами. У меня были тысячи сердец и легких, тысячи мозгов и печеней, тысячи гениталий обоего пола, достаточно плодоносных, чтобы заселить новый, ждущий меня мир.

Теперь я не сомневался, что смогу бежать из Шеппертона.

Я пересек автостоянку клиники. На террасе гериатрического отделения сидели старые люди, увечные и сенильные. Трое детей следовали за мной, опустив лица к земле: они знали, что я их скоро покину. Тяжелый лоб Дэвида наморщился, мальчик пытался думать, пытался мужественно определить их будущее. Личико Рейчел совсем осунулось, глаза закрыты, словно чтобы не рисковать, чтобы уж точно ничего не видеть в эти секунды прощания. И только Джейми остался прежним, он пронзал воздух над своей головой воплями и гуканьем, в надежде, что небо пришлет им еще одного авиатора.

Старик на террасе поднял немощную руку, чтобы помахать мне в последний раз. Пожилая женщина, умирающая от лейкемии, улыбнулась с выкаченной на террасу кровати, благодаря меня за цветы в саду, за яркое оперение птиц.

Любовь к этим детям заставила меня вернуться. Встав среди припаркованных машин на колени, я взял руки Джейми в свои. Подождал, пока стихнет суматошное гуканье и он посмотрит мне прямо в глаза. Через наши тесно сомкнутые ладони я влил в его тело силу и проворство ног, полученные мной от умирающего оленя.

Я отпустил его руки. Продолжая глядеть ему в глаза, я скинул с его ног ненужные скрепы. Джейми посмотрел вниз и ахнул, пораженный видом крепких, мускулистых ног. Затем он рассмеялся. Покачнулся, притворяясь, что падает. И наконец умчался в парк, перепрыгивая через клумбы и извещая небо, что отказывается от дальнейших его услуг.

Все это время Рейчел напряженно прислушивалась, обратив глаза на взбудораженную траву и не в силах прочитать ее стремительные коды. Взволнованная и испуганная, она попятилась от меня, выпустив даже плечо Дэвида. Но затем во внезапном приступе храбрости бросилась вперед и охватила мои колени. Она сжимала их изо всех сил, пытаясь вернуть мне силы, перетекшие в Джейми.