Книга Капитан Крокус - Федор Кнорре

Мимо старой баржи, привязанной к причалу, с музыкой гордо прошло большое, яркое освещённое судно, на палубе которого танцевали пассажиры.

Старую баржу качнуло несколько раз на волне, в капитанской каюте слабо засветились стёкла разбитых приборов, и тень штурвального колеса легла на стенку.

— Старушка, кажется, не прочь ещё поплавать! — сочувственно заметил Коко. — Когда нас вот так покачивает, кажется, что ты на настоящем корабле и вот-вот уплывёшь куда-то…

Они помолчали, глядя на качающиеся столбики разноцветных огоньков, отражённых в воде.

— Мне тоже вспоминаются последние дни детства и моя мама, — мечтательно проговорил Коко. — Так и вижу её в коротенькой розовой юбочке с блестками, как она танцевала на толстой белой лошади. В холодные ночи она укрывала меня целой кипой розовых и голубых юбочек и рассказывала мне, как я вырасту и сделаюсь страшно знаменитым музыкантом… Смешно…

— Ни капельки! — строго отрезал Капитан Крокус. — В самом деле: кто лучше тебя умеет играть на одной струне, колокольчиках и сковородках? Или на такой вот малюсенькой скрипочке… На обыкновенном рояле всякий сыграет, это не штука!

— Ну, мама как раз думала о другом. Она мечтала о том времени, когда не сможет уже больше танцевать на спине лошади и станет старушкой. И тогда она будет приходить на мои знаменитые концерты, и все люди будут восхищаться; до чего я быстро и громко играю на самом большом рояле, а она будет сидеть в первом ряду и гордиться, что у неё такой сын!..

И вот однажды какой-то недотёпа из публики для смеху взорвал хлопушку под самым носом у лошади, напугал её так, что она отскочила в сторону, и мама упала и не могла подняться, и тогда клоуны подхватили её и, хихикая и показывая рожи публике, поскорей унесли на руках. Прежде чем за ней закрылся занавес, она улыбнулась, сделала ручкой «комплимент» публике. И она больше не открывала глаз до самого конца и не могла говорить и только кончиками пальцев — я как сейчас чувствую, до чего они были тоненькие и холодные, — всё время вытирала мою мокрую щёку под глазом… и всё…

— Только не расстраивайся, — умоляюще пробормотал Крокус. — Ведь я всё это знаю и даже помню твою маму, такую тоненькую… в розовой юбочке с блёстками. Она была такая молоденькая.

— Очень молоденькая, и это мне больше всего обидно. А ей так хотелось побыть хоть немножко старушкой, но не пришлось… Она так и осталась моей молоденькой мамой, танцующей в своей юбочке на толстой белой лошади. И это так странно думать, что я сейчас почти на двадцать лет старше своей мамы, правда?

Коко, всхлипнув, засмеялся, и, смеясь, всхлипнул, и тихо вздохнул.

— Да… — задумчиво сказал Капитан Крокус, тихонько сжав плечо друга. — А толстая белая лошадь скоро умерла. От горя, что некому было больше на ней танцевать.

…Пришло время расставаться. Коко встал и, пожав руку Капитану, на цыпочках вышел на палубу.

В тот момент, когда Коко уже начал спускаться по доскам на причал, Капитан его окликнул и догнал.

— Возьми, — сказал он, протягивая один из своих пистолетов. — Тебе теперь может пригодиться.

Коко кивнул и неловко заткнул большой пистолет себе за пояс, как это делали в старину разбойники, и осторожно стал пробираться в темноте вдоль берега, а затем, цепляясь за кусты, карабкаться вверх по крутому обрыву.

Какая-то странная маленькая фигура мчалась ему навстречу сверху, волоча за собой шлейф. В следующее мгновение они столкнулись, и Коко узнал обезьяньего дедушку. Что-то несвязно лопоча, он тряс Коко, ухватившись за рубашку на груди, выходил из себя, видя, что тот ничего не понимает, чем-то старался его напугать, предостеречь и в конце концов как сумасшедший запрыгал на одном месте, путаясь в длинном пледе, свисавшем ему ниже пяток.

Рукой он показывал в ту сторону, где над обрывом стоял домик, откуда он, видимо, только что убежал.

Коко закутал его в плед и взял на руки, потихоньку уговаривая успокоиться. Наконец тот стал бормотать потише и даже, положив руку на голову Коко, потихоньку почесал ему макушку.

В доме что-то случилось. Вернее всего, просто-напросто нагрянула полиция. Вернуться на баржу, конечно, нельзя, бежать совершенно некуда. Выхода нет. Нужно возвращаться в дом. И, прижимая к себе старую обезьяну, Коко медленно стал подниматься по обрыву.

Около дома всё было тихо. У калитки дедушка опять заволновался и, жалуясь, точно ребёнок, которого обидели в отсутствие взрослых, показал на какие-то следы, которые Коко так и не смог разглядеть.

Коко отпер калитку — во дворе никого не было. Они поскорее прошли в дом и заперлись. Дедушка сейчас же забрался в кресло и протянул длинные чёрные руки к теплу догорающих углей.

Когда Коко присел перед ним на корточки с ложкой, полной лекарства от простуды, старик скроил ужасную рожу и, только убедившись, что в другой руке уже приготовлен банан на закуску, сморщился, забурчал, показывая, на какую большую жертву он идёт, и начисто облизал ложку.

Потом он уже напоказ закатил глаза и долго тряс головой, косясь на Коко, и после всех этих обычных церемоний аккуратно и вдумчиво очистил от кожуры банан, так что кожура развернулась, как лепестки цветка, откусил первый кусок и с благодушным видом начал жевать, поглядывая по сторонам.

Встретившись глазами с Коко, он вдруг страшно вытянул губы вперёд, требуя, чтоб тот подставил щёку. Коко пододвинулся, и старик, ткнувшись ему в щёку, пошлёпал губами, что означало дружеский поцелуй. Потом рукой, в которой был зажат банан так, что свободным оставался только мизинец, дедушка, почесал приятелю макушку и сунул ему в рот банан, предлагая откусить кусочек.

После всего этого дедушка два раза тихонько подскочил на пружинах кресла, чтоб показать, как хорошо себя чувствует в обществе такого приятного человека, как Коко, и тут они оба замерли.

В дверь постучали. Это было странно, потому что калитка была заперта хорошим новеньким замком.

— Кто там? — спросил Коко.

Хрипловатый, но как будто знакомый голос ответил из-за двери:

— Не пугайтесь, это я, Пафнутик! Я принёс пирожки!

— Пафнутик? — тревожно переспросил Коко. — Почему ты так поздно? И что у тебя с голосом?

— Меня не пускали мама, бабушка и папа и ещё мои тётя и дядя. Они заставляли меня рисовать картинки домиков, потому что я очень хорошо умею.

— Ночью? — хмурясь, спросил Коко. — И чего ты так сипишь?

— Я не слушался маму и много кушал мороженого. Разрешите, я вам только отдам корзиночку и побегу домой.

Голос был без сомнения Пафнутика, и Коко нерешительно отпер и приоткрыл дверь. Обезьяний дедушка вскочил и стоял ногами на кресле, глядя на дверь, весь взъерошенный, испуганный, и кожура банана в его руке тихонько дрожала.

Пафнутик вошёл странной, развязной походкой и хрипато бросил через плечо:

— Взять! Наручники!