Книга Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Он откинулся в кресле, сложил руки на груди и уставился на нее со злобным удовлетворением. Выходит, она решила дать ему бой? Что ж, это только сделает интереснее игру, которую они оба затеяли.

– Полагаю, мадам, вы стерпите все, что я сочту нужным. Или вы воображали, что все устроится по вашей воле?

– Не знаю, о чем ты говоришь! – в негодовании отрезала Мариса. – У меня и в мыслях не было выходить за тебя замуж. Ты силой сделал меня своей женой. Уж лучше бы я…

– Любопытно, что бы ты предпочла? Какая же ты лицемерка при всей невинности твоего облика! Я сам знаю о твоих предпочтениях: тебе бы хотелось видеть на моем месте Филипа Синклера или на худой конец твоего всемогущего любовника. Никак не возьму в толк, зачем ему понадобилось выдавать тебя замуж. Неужели всего лишь для того, чтобы сделать тебя респектабельнее и тем облегчить себе доступ к твоей постели? Должен отдать тебе должное: ты быстро набираешься ума!

– Ты невыносим! Наверное, запугивая меня, ты ощущаешь себя настоящим мужчиной. – От гнева Мариса вскочила и сжала кулаки. В голове у нее так стучало, что она потеряла всякую осторожность и дала волю словам: – Учти, у тебя ничего не выйдет, даже если ты меня прикончишь! Ты не человек, а похотливое чудовище, лютый зверь! До сих пор не могу взять в толк, как моя тетя, обычно такая разборчивая, согласилась уступить тебе. Возможно, она просто решила подсунуть тебе свою племянницу и таким образом от тебя отделаться? Ты – хищное животное, и ничего больше! Твой удел – шлюхи, которым не нужно ничего, кроме платы. Хотелось бы мне знать, удавалось ли тебе удовлетворить хоть одну женщину? Заботился ли ты о чем-либо, кроме собственной похоти? Не иначе, всех своих женщин ты либо покупал, либо насиловал, как меня. Ни на что другое ты не способен. О да, я предпочла бы тебе любого другого любовника, и даже Наполеона – говорят, он по крайней мере умеет пробудить желание в женщине!

Он молчал, наливаясь яростью. Она уже всхлипывала, но не могла остановиться.

– Можешь поступать со мной, как хочешь: ты уже продемонстрировал мне, слабой женщине, что ты сильнее. Можешь меня насиловать, можешь убить – я знаю, что не смогу тебе помешать. Но у меня все равно останется к тебе одно чувство – отвращение!

– Господи! – процедил он, не разжимая челюстей. – Если бы я не знал, что вы собой представляете, мадам, то решил бы, что вы даете мне уроки любви.

– Любовь? Это искусство, на которое вы не способны. Ваш удел – блудить, милорд.

Она сама понимала, что зашла слишком далеко. Он почернел, как грозовая туча, и свел брови на переносице.

– Вам нравится называть меня милордом? Уж не возомнили ли вы себя носительницей герцогского титула? Мне не по нутру, когда мне что-то или кого-то навязывают, пусть это даже любовница самого могущественного человека Франции, даже всей Европы! Потому я и привез вас сюда. Здесь вам будет преподан урок.

– Нет такого урока, которого вы бы уже не преподали мне силой, милорд, – обронила она сквозь зубы и тут же пожалела о своих словах.

– В таком случае не понимаю, почему ты стоишь как мраморное изваяние, черт бы тебя побрал! Снимай с себя одежду, живо! Невелика разница – жена, навязанная мужу, или уличная девка. Какие могут быть между нами церемонии?

– Это тебя навязали мне, а не наоборот! Если ты меня хочешь, то тебе придется попотеть: я тебе не шлюха, чтобы раздеваться перед тобой!

Как она смеет бросать ему такой дерзкий вызов, подбивая сорвать с нее одежду? Неужели она к этому и стремится?

Их глаза встретились. Противостояние золота и серебра не выявило победителя. Тогда Доминик с умышленной безжалостностью разорвал на ней бархатное платье от горла до самого пояса. Она зажмурилась, покачнулась, но не отступила. Он вцепился в ткань обеими руками и довершил начатое. Теперь она стояла перед ним нагая в колеблющихся отсветах камина.

– Знакомое зрелище! – зловеще произнес он, следя, не выкажет ли она признаков слабости.

Ему показалось, что она дрожит, но она обескуражила его, прошептав:

– Берегитесь, милорд.

Что за игру она затеяла на этот раз? Он испытывал негодование пополам с растерянностью и в то же время нарочито бесстыдно скользил оценивающим взглядом по ее стройному телу с золотым отливом. Он ждал, что она не выдержит и попытается прикрыть наготу, однако она не шелохнулась. Не иначе как привыкла расхаживать в чем мать родила! Кто они – другие мужчины, видевшие ее такой? Он вспомнил только что произнесенные ею оскорбительные слова и испытал сильное желание ударить ее, сбить с ног. Однако его что-то удержало – уж не неподвижность ли, с которой она ждала, что будет дальше?

Неожиданно для самого себя Доминик схватил ее за плечи, а не за трепещущее горло. Ее передернуло от его прикосновения.

– Господи, ты и вправду решила, что я собрался тебя убить? Раз так, зачем было навязываться мне в жены?

– Это ты мне навязался, а не я тебе!

– Ты будешь меня убеждать, что не знала о моей беседе с Талейраном незадолго до сцены в парке? Он предупредил меня, что Фуше все выведал, и намекнул в своей хитрой дипломатической манере, что, если я не поведу себя разумно, мой корабль будет конфискован. – Он злобно тряхнул ее. – И ты еще смеешь притворяться, что ничего не ведала? Зачем тогда было нежничать под луной с Филипом Синклером? А затем, что вы заранее обо всем договорились. Какая же ты мерзавка!

Оскорбление прозвучало как удар хлыстом. Но в следующую секунду ее пронзила неожиданная догадка, и она посмотрела ему в глаза.

– Я ничего не знала! Мне было известно лишь одно: он, то есть Бонапарт, положил на меня глаз, и все принялись подталкивать меня к нему в объятия. Вот я и подумала, что Филип может мне помочь…

Зачем эта откровенность? Он нещадно мял ей плечи, его глаза пронзали ее, как серебряные клинки.

– Либо ты законченная лгунья, либо я полный болван, – хрипло проговорил он. – Я привез тебя сюда, чтобы наказать. Полагаю, теперь ты хорошо понимаешь это.

Она кивнула, так как ничего другого ей не оставалось, и зажмурилась, не выдержав блеска его глаз.

– Мариса… – Она напряглась всем телом, не желая замечать, с какой нежностью он произнес ее имя. Он продолжал совсем другим, кротким тоном: – Мы стали супругами, хотя оба не желали этого. Чему быть, тому не миновать. Нам остается лишь воспользоваться неожиданным поворотом судьбы.

– Нет! – прошептала она. Но это было бесполезно: он подхватил ее на руки и понес наверх, не обращая внимания на ее не слишком-то усердное сопротивление.

Именно этого она ожидала с самого начала, с той минуты, когда он привез ее сюда, – ожидала и страшилась. Однако все вышло по-другому.

Он уложил ее на постель, озаряемую лунным светом, и неторопливо разделся перед затухающим камином. Она наблюдала за ним, не в силах что-либо изменить, вспоминала прошлое и твердила себе, что несколько слов, произнесенных скороговоркой слишком много на себя взявшим магистратом, не имеют ровно никакого значения. Несколько минут назад она твердо решила, что не станет возмущаться, что бы он с ней ни сделал, однако сейчас, когда лунный свет посеребрил их тела, ей хотелось, чтобы все закончилось побыстрее, как это бывало раньше.