Книга Лилея - Елена Чудинова

Да, хорошо было дома, зимним вечером у каминного экрана, разговаривать разговоры с мужем, пропуская половину его слов мимо ушей. Как оно все это казалось — до живой жизни ненужное вовсе. Ан нет, разбирайся теперь. Словом так: католики все ж таки братья, хоть и оступившиеся со своими догматами. И потом — их вить за Господа Христа убивают сейчас, даже бы и отец Модест сказал, что сие — свидетельствование кровью. Значит, мессу на лодках поглядеть можно, коли получится.

— Глубоко ж ты задумалась, дочь моя. — Господин де Роскоф смотрел на нее с сочувствием, ровно знал, что она думала сейчас о Филиппе.

— Не обессудьте, батюшка, очень уж для меня это все внове.

— Я знал из писем, что сын перешел в православие, и счел это правильным для него, — молвил свекор словно бы невпопад, но Нелли благодарно улыбнулась. — Однако ж поглядеть мессу в этот раз не выйдет. Собирайся да предупреди подруг.

ГЛАВА XX

С ними собрался, само собою, также и Ан Анку, хотел было присоединиться к маленькому отряду и де Ларошжаклен, да того утянул за каким-то делом Морской Кюре. Впрочем и без юного предводителя шуанов подруги готовы были чувствовать себя как у Христа за пазухою — под защитою-то двоих мужчин! К тому ж, к великой радости Нелли и Кати, на половине пути господин де Роскоф предполагал взять у фермеров лошадей. Но и еще чем-то их путь казался необычен — Нелли не сразу поняла, в чем дело. Некоторая беспечность явилась между тем в повадке Ан Анку — вовсе не таков он был в Нормандии, где все время прислушивался — не к ветру, так к земле, не к земле, так к деревьям…

— На Ла-Манше синие засели крепко, — пояснил господин де Роскоф. — Здесь же им надобно во все глаза озираться по сторонам.

— Дорого стоит поглядеть, как они лесом идут, — сверкнул зубами Ан Анку. — Штыки вперед, штыки по бокам, а сзади сужают строй. Ну ровно ёж ползет!

— Где ж ты видал ежей, чтоб ползли носом-то назад?! — подтрунивала Параша. — А по-бретонски ёж так же будет, как по-французски?

Унылые виды покоренной ветрами природы сменяли друг дружку, не балуя путников разнообразием картин. Надежда на лошадей вскоре пошла прахом — крылья мельницы застыли наискось, верхнее крыло стояло немногим миновав флюгер на башенке.

— Сие означает: опасность в дому, — вздохнул господин де Роскоф. — Похоже, невестка, подруга твоя жалеет, что не родилась в племени кентавров. Однако ж придется обойтись двумя ногами.

— А не заглянуть ли мне на ферму? — озаботилась Катя. — Вдруг подмога людям нужна? Прикинусь, будто погадать промышляю, солдатня не разберется, а с хозяевами я тихонько перемолвлюсь.

— Даже думать оставь, дитя! — строго ответил господин де Роскоф. — Первое, была б нужна подмога, знак был бы иной. Давно у нас с этим отлажено. А второе тебе надобно запомнить особо — цыганов они убивают куда как охотно. Дай только волю этим молодчикам — они б и перелетным птицам запретили садиться во Франции!

Нелли же, противу обыкновения, не жалела даже об отсутствии лошадей. К тому же юная мадемуазель де Лескюр, хоть и невзлюбившая ее не пойми по какой причине, щедро поделилась с нею и с Катей своей обувью. (У высокой Параши нога, понятное дело, была больше, хоть, увы ей, и не настолько больше, чтоб одолжиться у кого из мужчин…) Нелли ощущала себя отдохнувшей и полной сил, словно не сутки, но добрую неделю провела на острове.

Давно остался позади берег, где они распрощались с маленьким Ле Ноахом, который, кстати заметить, и не подумал отгонять лодку накануне, но заночевал в лагере шуанов. Однако ж запах соли и свежести по прежнему ощущался в воздухе.

— Проще и удобней было бы добираться по воде, — сокрушался господин де Роскоф, коему, по всему судя, неловко было, что он обрек на еще одно пешее путешествие молодых женщин. — Да море нынче не то, так можно три дни погоды прождать.

— Не тревожьтесь за нас, батюшка, мы — путешественницы бывалые и неприхотливые, — тем не менее Нелли было, как обычно, немножко не угнаться за Катей и Парашей. Заметив сие, Господин де Роскоф также сбавил шаг, предоставив тех заботе Ан Анку.

— Не зря помянул я давеча, что в предках наших были и норманны, о чем ты, конечно, знаешь, — задумчиво заговорил он. — Что есть в крови, того вовсе не избудешь, в том числе и пороков.

— Уж сколько с Филиппом прожито, батюшка, а все мне невдомек, каков же главный порок наследственный в семействе де Роскоф, — развеселилась Нелли. — Покуда и знакомство с Вами мне сего вопроса не прояснило.

— Случается в некоторых семьях, когда все члены раздирают фамильную скверну на мелкие клочки, — глубокие морщины в загорелом лице старого дворянина словно бы разгладились, когда на тонких устах заиграла мальчишеская улыбка. — Тогда порок, ясное дело, на виду. А бывает и так, что один жадоба в целом поколеньи отхватит себе все. Другим ничего и не достается.

— Значит, у Роскофов на каждое поколение порочный жадоба изыскивается? — смеялась Нелли.

— Я того не говорил! — живо отозвался старик. — Жадобы не рождалось уж лет сто с лишком! А теперь вообрази себе, невестка, каков же был тот, после кого три поколенья рождаются только лишь добродетельные зануды?

Сему разговору не суждено было продолжиться.

— Монсеньор, карета! — крикнул Ан Анку, оборачиваясь на ходу. — Минутах в двадцати, не затаиться ли нам?

— Поглядим, — господин де Роскоф тоже к чему-то прислушался.

Нелли же как всегда не могла взять в толк, какую карету они услышали: ни стука копыт, ни окликов возницы не доносилось.

— Да это почта! Наверное почта! — рассудил Ан Анку через несколько минут, когда приближение экипажа уже сделалось слышным. — Стало быть, можем и подъехать немного.

Вскоре почта вправду показалась из-за поворота. Был это обыкновенный для таких целей тяжелый но малогрузный рыдван, из тех, что поставлены на два огромных колеса, меж тем, как кузов их напоминает более всего кузнечные меха. На высоком сиденьи восседал бравого вида постилион в красном мундире и тех надутых кожаных сапогах почти до бедер, глядя на кои не понять, могут ли в них ноги сгибаться в коленях. Однако ж ничего лучше этих сапог не измыслить, когда надо вытащить колесо, соскользнувшее с гати в болото, либо перевести лошадей вброд.

— Эй, малый, сколько у тебя свободных мест? — окликнул его Ан Анку.

— Четыре найдется полных места, но да толстяков средь вас нету, — отвечал постилион. — А чем платите, ассигнатами?

— Заплатим живыми английскими деньгами, — сказал Ан Анку. — Нам в Роскоф.

— За всех возьму два шиллинга, — постилион мягко спрыгнул на землю, спружинивши на слоновьих своих ногах. — Но деньги вперед.

Получив четыре шестипенсовика, малый проверил каждый на зуб, и потом только отстегнул кожаную сыромятную занавеску, заменявшую в рыдване дверцу.

Нелли не без вздоха вспомнила экипаж, на котором ехала по Гельвеции, что уж говорить о домашних превосходных каретах. На подобном убожестве ей еще не доводилось перемещаться: обитые сверху кожей ящики для писем и посылок служили сиденьями пассажиров, принужденными располагаться визави. Место для багажа было единственно под ногами. Никаких тебе окон, свет только из щелей, впрочем, имевшихся в избытке. В полумраке она только и разглядела, что пассажиров в рыдване четверо. Два из них сидели в дальнем углу, другие, супротив — поближе к вознице.