Книга Дикая слива - Лора Бекитт

— Но ты живешь с другой! Получается, что тот брак для тебя важнее, хотя со мной ты совершил обряд раньше, чем женился на ней!

— Я уже говорил: под одной оболочкой живут два разных человека, — уныло отвечал Кун, и тогда в душе Мэй вскипал протест:

— Не лги! Ты это ты!

Теперь выяснилось, что от ее мнения ничего не зависит.

Она могла только лежать, обнимая любимого, и видеть, как сквозь бумажные занавески в комнату просачивается колдовская ночь, ощущая эти секунды, как последние мгновения жизни.

Больше ей никогда не придется встречать мужа со службы, готовить ему еду, украшать их дом. Она не будет знать, когда ей вновь доведется уснуть в его объятиях.

Оставалось Последнее средство. Посмотрев Куну в глаза, Мэй сказала:

— У меня тоже будет ребенок.

Он вскочил от неожиданности.

— Это правда?!

— Я не хотела тебе говорить, но теперь подумала, что ты должен знать.

Кун покрыл ее лицо поцелуями.

— Конечно, должен. Я бы хотел, чтобы именно твой ребенок, а не сын Сугар стал наследником рода Янчу.

В его словах Мэй почудилось странное пророчество, и она содрогнулась от страха.

— Нет. Нет! Мой ребенок не имеет никакого отношения к этим маньчжурам! Я вообще не хочу сына. Пусть у меня родится дочь.

— Теперь ты оставишь работу? — с надеждой спросил Кун.

Мэй улыбнулась.

— Да. Я больше не хочу смотреть, как шелкопряд вьет свои нежные коконы, чтобы затем погибнуть в кипящем котле.

— Сниму для тебя хороший дом с садом и найму слуг.

— Ты будешь приезжать?

Он кивнул.

— Часто?

Кун вздохнул.

— Не думаю. Но ты должна знать, что я помню о тебе каждую минуту. О тебе и о нашем ребенке.

Кун в самом деле снял для Мэй дом на улице Тай-ша-пу. Задняя калитка выходила в соседний переулок Чэнь-лу, потому при желании в сад можно было проникнуть незамеченным. Мэй не хотела ничего дорогого и яркого и попросила обставить комнаты простой бамбуковой мебелью. В служанки она взяла деревенскую девушку, немного глуповатую, но что самое ценное — нелюбопытную. Кроме того, Кун нанял сторожа и садовника.

Удостоверившись, что любимая женщина устроена должным образом, он отбыл в загородные княжеские владения вместе с Сугар. А Мэй предстояло подготовиться к самому трудному и долгому ожиданию в жизни.

Глава 5

«Такая жара неминуемо принесет что-то нехорошее», — говорили старики.

В самом деле этим летом зной достигал такого предела, что было невозможно дышать. Солнце не светило, а жгло; вместе с тем оно казалось мутным, словно сияло сквозь ширму. Трава на окружавших Кантон холмах пожелтела и пожухла, над улицами города летали хлопья пыли, рынок был полон запахов несвежих продуктов.

Раздавшаяся, облаченная в просторные одежды Сугар проводила дни в одной из дальних затененных комнат в окружении служанок, которые без устали махали веерами. Повсюду были разложены нефритовые пластины, ибо нефрит холоден даже в самые жаркие дни, и воткнуты ветви ивы, потому что ива предохраняет от злых духов, а кроме того способна вызвать дождь.

Когда в комнату вошел Киан, служанки мигом сложили веера и низко поклонились. На нем была дорожная одежда, и он уже представлял, как поскачет в Кантон по дороге, желтой от солнца, словно посыпанный золотистым песком путь императора.

Он сказал жене, что хочет купить ей подарок, что, разумеется, было ложью. Вот уже много недель Киан изнывал от тревоги за Мэй, которая томилась в раскаленном, как печь, домике на окраине Кантона. Как и Сугар, она дохаживала последние дни беременности, и он должен был удостовериться в том, что когда ей придет время рожать, рядом окажется опытная повитуха.

После отъезда из города Киан редко навещал Мэй. Возможно, Сугар пожаловалась Сарнай, что в Кантоне у него есть другая женщина, потому что старуха стерегла его, как цепной пес стережет кость.

Когда он сказал, что уезжает, Сугар ничего не сказала, лишь опустила ресницы. Она ничуть не подурнела, ее лицо оставалось молочно-белым, и глаза не утратили загадочного блеска. То, что со дня объявления о беременности муж больше не спал с ней, она воспринимала так же спокойно, как и то, что прежде он овладевал ею каждую ночь.

— Ты никуда не поедешь! Ни один порядочный супруг не покидает дом накануне первых родов жены! Ты должен приветствовать появление на свет своего сына, принести жертвы богам и предкам.

Киан вздрогнул от скрипучего голоса и, повернув голову, встретился с неподвижными, как у змеи, глазами Сарнай.

Она сразу сказала, что Сугар носит мальчика, и даже придумала имя, Айсин. Узнав об этом, Мэй (которая надеялась, что у нее родится дочь) сказала, что в случае появления на свет сына назовет его Ан.

Вчера Сарнай вытащила на свет деревянное седалище, такое же древнее, как семейная колыбель. Оно называлось «седалищем новой жизни» и имело отверстие, в которое попадал ребенок, выходящий из чрева роженицы. Не доверявшая никому Сарнай собиралась сама подхватить новорожденного.

Юйтан встал на сторону матери, и Киану пришлось отказаться от поездки. Он утешался мыслью, что сможет отправиться в Кантон после родов Сугар. Возможно, к тому времени Мэй еще не успеет разрешиться от бремени?

Сарнай как всегда оказалась права: Сугар родила крупного, красивого и крикливого мальчика, к которому тут же приставили свиту из кормилиц и нянек. От радости Юйтан закатил такой пир, что объелись даже окрестные нищие и бродячие собаки. А треск сотен начиненных порохом обрезков бамбука был слышен за многие ли.

«Я словно муравей на раскаленной сковороде, мучаюсь и бегаю по кругу, не находя выхода», — думал Киан, погоняя Айжина.

На пятый день непрерывных празднеств ему наконец удалось вырваться из дому. Он уехал все под тем же предлогом, что обязан сделать жене достойный подарок.

На самом деле Киан не знал, рад или нет. Ко всему прочему отныне на его совести лежала еще и тревога за этого ребенка.

Подъезжая к дому, в котором жила Мэй, Киан ожидал увидеть на воротах цветок, который означал бы появление на свет дочери, но там ничего не было. Возможно, ребенок еще не родился, или Мэй не стала соблюдать обычай из осторожности.

Киан привычно обогнул улицу и вошел в сад через заднюю калитку. В этом случае его всегда обжигало стыдом, потому что он был вынужден входить к своей первой и настоящей жене крадучись, как вор.

В увешанных бамбуковыми циновками комнатах было нежарко, хотя свет проникал даже через них, и на стенах играли лучики света, напоминавшие пчелиные соты.

Мэй полулежала в постели, и в руках у нее был крохотный сверток.