Книга Ностальгия по черной магии - Венсан Равалек

– Эй, – позвал дальнобойщик, – эй, парни, к замку Шамбор сюда?

Заметив Обсула, он махнул ему рукой, это могло значить и подойди, малыш, и что-нибудь более фамильярное, типа эй, малыш, двигай-ка сюда. Старец в это время уже направлялся к замку, издали я видел, как он обернулся, посмотрел на грузовик и на нас, столпившихся вокруг, а потом, словно охваченный страхом, перешел на рысь и скрылся за воротами.

С этой минуты и ход вещей, и мое восприятие реальности снова пошатнулись. Шофер вылез из грузовика; у меня проблемы со сцеплением, вроде барахлит, – пожал руку Обсулу, – я так понимаю, ты здесь главный, показал на прицеп и сказал: тут куча всякого товара, книги, картины, в замке это не помешает, а? У меня было странное ощущение, что передо мной мое второе «я», что этот человек – мой двойник, явившийся невесть откуда, чтобы напомнить мне о чем-то забытом, теперь уже смутном и неопределенном, впечатление было настолько отчетливым, что в какой-то момент я испугался, а вдруг все присутствующие это заметят и закричат, показывая на меня пальцем: смотрите, смотрите, это он; но шофер снова сел за руль, а Обсул сказал: оставь машину на стоянке и ступай за нами в замок, есть разговор.

На следующее утро, возвращаясь с охоты, мы обнаружили неподалеку от кладбища изувеченное тело старца, а из зеркал начали выходить люди, присоединяясь к нам, словно они были живые и такие же реальные, из плоти и крови.

Во славу нового Завоевателя устроили грандиозное празднество в лесу, Обсул сделал широкий жест и повелел выпустить в чащу тридцать юных девственниц, дав сигнал к началу охоты: следовало достойно отпраздновать победу – тушение чертовой трубы и замирение областей, а значит, стоило поразвлечься и повеселиться; но покуда все население Шамбора толкалось в зарослях, поднимая знатную дичь, чтобы в лучшем виде завершить вечер, раздался громкий лай, крики и вопли, сначала удивленные, потом испуганные, мы поймали странное существо, полумужчину, полуженщину, некоторые части тела у него были волосатые, другие покрыты чешуей, оно до крови укусило одного охотника, и Обсул проткнул его копьем. В наши сети, сомнений не было, попался демон, явившийся из ада.

Вечером над картиной охоты – эту фиговину положили на бетонную плиту, и трубачи завели ритуальную оду – сгустилось тревожное, странное ощущение, и, когда кто-то примчался с криком, что убили старца, что его повесили рядом с кладбищем, а в животе у него торчит кол, оно перешло в откровенную панику. Какие-то силы вторглись в пространство, которое жило до сих пор как под колпаком, где все считали себя защищенными от мрака и злых чар. Больше негде было укрыться от зла, это нам показали совершенно ясно.

Возвращаясь в замок с трупами старца и чудовища, – на них смотрели с одинаковым благоговейным страхом, – мы с удивлением обнаружили вчерашнего водителя грузовика, он устроился на лужайке, кузов машины был откинут наподобие прилавка, какие бывают на рынках, там был целый ворох книг, гравюр и картин с маленькой табличкой 'Распродажа, скидки на татуировку», завидев нас, он громко закричал, спешите, время скидок ограничено. Первое, что бросилось мне в глаза, была «Джоконда» в своей золотой раме и даже под стеклом, прямо как в Лувре, у меня, наверное, глаза полезли на лоб, потому что торговец поспешно сказал, усмехаясь, да-да, паренек, продается, это частная собственность, только для знатоков. Я уже знал, что мне напомнило пойманное существо: улыбку Моны Лизы, только еще страшнее.

Нас как будто вдруг втянула какая-то мощная центрифуга, наш взгляд на вещи совершенно изменился, стопки книг, к примеру, выглядели офигигельно, там были только книги по искусству, более того, по современному искусству, можно подумать, он вынес всю библиотеку Бобура[34]или Токийского музея. «Искусство дадаизма и сюрреализма». «Поп-Арт». «Искусство XX века». «Тридцатые годы в Европе: грозные времена», «Католическая Порнография» и «Бруно Ричард представляет», россыпь пестрых обложек неприятно и в то же время сладко резанула по глазам. Я делаю татуировки, сказал продавец, могу в точности повторить на коже любой рисунок из этих книг, разницы не заметишь.

Вечером мы сожгли труп старца (лесное существо, чтобы избежать дурных флюидов, увезли и бросили в Луару), а пришелец первый раз демонстрировал то, что в итоге вошло у нас в моду, – создавал точную репродукцию картины на волосатом торсе одного из варваров, которого ради такого случая побрили и который со стоическим безразличием переносил уколы толстой иглы, скользившей взад-вперед по его груди.

Бросая в пламя тело нашего вожака, мы с товарищами произнесли ритуальную фразу, призванную облегчить его муки в загробном мире, О κόσμος πόνος τις νομιζηται. Мы пришли к единодушному выводу, что он затерялся в измерении, откуда не возвращаются. Временами меня тошнило от нашего кривляння.

Словно в доказательство нашей правоты тысячи призраков, которые время от времени виднелись в громадных зеркалах, украшавших этажи дворца, и к которым мы постепенно привыкли, начали оживать, выступать из амальгамы, прежде державшей их в плену, и смешиваться с толпой: персонажи иных веков, иногда знаменитые, след тех, кто когда-то бывал в Шамборе или был его современником, Мольер, Люлли, граф Сен-Жермен, Ронсар, один из президентов Франции, что любил здесь охотиться, – словно старец, исчезая, уносясь в какой-то неясный иной мир, открыл врата и оттуда хлынула энергия, безудержная и неукротимая.

Обсул казался безучастным, во всяком случае беззаботным. Похоже, смерть старца не особенно взволновала его, и, когда к нему в панике прибежали с известием о новой жертве – опять один из наших, на сей раз его утопили в водоеме, на шее была стальная проволока, – он проявил лишь вежливый интерес. Похоже, только мне еще удавалось заинтересовать его внешним миром, нашими планами, завоеваниями и подвигами, которых ждала от него судьба. Одна из шаек, с которой мы торговали, обещала привести нам слонов (из зоопарка похитили множество зверей), а со слонами все должно было выглядеть совсем иначе, обрести мифологическое измерение, – так Ганнибал переходил через Альпы и шагал от победы к победе, – их прибытие станет условным знаком, сигналом к началу похода, к выступлению нашей армии. После смерти старца я стал ближайшим советником короля, и окружающие глядели на меня косо.

Я выяснил загадку картины под стеклом – по словам татуировщика, это была действительно та самая «Джоконда», вывезенная из Парижа после наводнения; каждый раз, разговаривая с ним, я как будто видел его с другой стрижкой, и внезапно во мне окрепло убеждение, полная уверенность, что это я сам, мой двойник, мое второе «я», с которым я беседовал об искусстве и живописи, который давал мне почитать какую-нибудь книжку или показывал репродукцию в одном из томов, по-прежнему валявшихся у него в грузовике. В конце концов я попросил вытатуировать мне картину Макса Эрнста «Таинственный лес»: этот образ, краски которого слегка проступали под засохшими капельками крови, безусловно, символизировал мой окончательный отказ – несмотря на магию, несмотря на все, что я пережил до сих пор, на все мои трансформации – понять до конца судьбу мира и его будущее. Какой-то элемент ответа всегда будет ускользать от меня, и с этой частицей тайны приходилось смириться.