Книга Биг-Бит - Юрий Арабов

— Достоин! — вдруг нагло произнес Витька Карпов.

Фет вздрогнул и воспрянул духом. В кипящей океанской волне показалась спасительная для него щепка.

От Витьки Карпова можно было ожидать всего. Один раз на спор он вылез из окна третьего этажа и спустился по стволу тополя в школьный двор. В другой раз купил у физрука бутылку водки, которой тот торговал из-под полы после уроков, и выпил ее из горлышка без закуски.

— Встать! — крикнула Пояркова. — Давай аргументы!

— А какие тут аргументы? — пробормотал Витька. — Во-первых, больной. Во-вторых, циник с холодными глазами. Всё за него. Для комсомола как раз подходит.

— Ах, вот вы как? — задохнулась классный руководитель и, не зная, чем возразить, прибегнула к своему любимому методу: — Сесть, встать! Сесть, встать!

Это была команда сродни собачьей и упражнение сродни физкультурному. Класс по приказу вставал и садился, садился и вставал. На первом десятке это немудреное занятие разгоняло кровь, но на втором начинало утомлять, действуя угнетающе на ноги и торс.

— Сесть, встать! — командовала Пояркова. — Сесть, встать!

Когда в классе установилась полная тишина, так что можно было услыхать весеннюю муху, бившуюся в стекло, торжественно произнесла:

— Аргументум ад рем!

И ее понял бы Торквемада.

— Аргументум ад рем, слышишь, Карпов?! Идите!

Махнула указкой, выпуская класс на свободу.

Поднялся вихрь, пыль взлетела к потолку. Будто пробку выбили из бутылки, и струя хлестнула через край.

А когда брызги рассеялись, то один лишь Фет спешил к выходу, потому что вечно не поспевал за своими товарищами.

— Погоди, — остановила учительница. — Какие выводы ты для себя сделал?

— Аргументум ад рем, — ответил Федор, сбавив шаг. — Рано еще в комсомол… Подрасти надо. Подтянуть успеваемость.

— Правильно, — одобрила Пояркова. — Даже корова мычит, мычит, а потом скажет человеческое слово, — и наклонилась к Фету, так что он почувствовал вкус ее горького дыхания. — Евреям там вообще не место!

— А разве я — еврей? — поразился Фет. — Я — грек, и то наполовину.

— Это — одно и то же, — сказала Пояркова радостно.

У мальчика отлегло с души. Если Пояркова радовалась, то, значит, репрессии позади, конгрегация веры уходит в отпуск, и Савонарола подметает школьный двор на общественных началах.

Фет отправился домой с облегченным и радостным сердцем, — в Ленинский комсомол вступать не надо, следовательно, за идеалы коммунизма будут бороться другие, например, Наташка Медведева. «Пусть себе борется, разрешил мальчик. — Но как бы она и не поехала за меня в Лондон!»

До пятого класса средней школы Фет считался лидером в своем коллективе, сбивая с ног кулаком и правого, и виноватого. Этому помогали его немалый вес и то обстоятельство, что школа при педагогическом училище была в меру интеллигентной, то есть народ там водился жидкий, не драчливый, а если что и делал предосудительного, так только рассказывал про одну отличницу, будто она любит рассматривать трусики своих подружек.

Но в меру интеллигентная школа учила детей лишь четыре года, довольствуясь рассказами о трусиках и не подготавливая к большему. Когда же потребовалось от слов перейти к делу, то всех загнали в учебное здание номер 306, где в первый же день Фет получил по морде ни за что от мальчика с пронзительно-синими и пронзительно-злыми глазами. Для Фета это было открытием — оказывается, в мире наряду с газировкой, мороженым и рок-н-роллом есть пронзительно-злая синева с немотивированным ударом в челюсть.

Когда-то здесь учился сам Боцман, личность легендарная, писавший в тетради вместо решения задач теплое поздравление: «С приветом, Боцман!». Учителя, пораженные фантазией подростка, пугались и ставили ему «тройки». Другой местный лидер разжигал костры в коридорах школы и отрывал головы голубям. В общем, Фет под напором новых для себя обстоятельств сломался. Даже по географии он начал хватать «неуды», не говоря уже о дисциплинах, где требовалось хоть какое-то соображение. Но прививка насилия дала, в целом, положительный результат — мальчик перестал драться и начал осваивать спасительную для своего поколения вегетососудистую дистонию.

— Что с комсомолом? — спросила мама, наливая ему красный борщ.

— Думают, — уклонился Фет от прямого ответа. — А письмо от Дикции не приходило?

Мама отрицательно покачала головой.

На следующий день Фет был на студии, пропустив под этим благородным предлогом школу.

Дядя Стасик пришел на площадку зеленый и мутный, словно бутылочное стекло. Мальчик слышал, как он бросил ассистентше:

— Всю ночь правил сцену. Да разве здесь что-нибудь исправишь?

Пока ставили свет, он поманил рукой Фета и спросил напрямую:

— Как тебе твоя роль?

Федор хотел соврать, уже рот открыл для вранья, но, против воли, вылетело:

— Роль — фуфло!

Дядя Стасик, услышав это, не удивился.

— А сценарий?

— И сценарий не лучше, — радостно ответил Фет, поражаясь собственной наглости.

— Да, — пробормотал Станислав Львович. — Вот вы какие, битники… Что ж, надо работать!

Последующие несколько часов Фет показывал мальчику, который должен был играть роль Жана, простейшие аккорды на гитаре, и это все снималось на пленку. Жан в конце сцены говорил с неприятным французским акцентом:

— Ты теперь — мой брат!

Дети обнимались, дядя Стасик орал в рупор:

— Стоп!

И все начиналось сначала.

Наконец режиссер остался доволен результатом.

— Позвони в группу через пару недель, — сказал он Фету перед тем, как отпустить его на свободу. — Узнаешь, прошел ты пробы или нет. Кстати, ты подал заявление в комсомол?

— Подал, — ответил Федор. — Но меня не приняли.

— Тогда пеняй на себя, — сказал Станислав Львович.

Потянулись долгие весенние дни без новостей. Солнце увеличивало свой путь по небосклону, не прыгая, как зимой, за горизонт где-то в районе Останкина, а приземляясь много дальше, за стеклянным куполом павильона «Машиностроение» и освещая его изнутри розоватым марсианским светом. Каждое утро Фет звонил на студию, пытаясь узнать, что с его кинопробами и когда «Беглец с гитарой» убежит в свободный мир. Но телефон группы или молчал, или был занят. Наконец, отчаявшись установить техническую связь, мальчик упросил маму заказать ему одноразовый пропуск, чтобы явиться к дяде Стасику, как Каменный гость, и спросить его замогильным голосом: «Дрожишь ли ты?». Про Каменного гостя Фет видел недавно постановку на телевидении, и ему очень понравилось.

Он вошел под затхлые своды кинофабрики, понимая, что до Каменного гостя ему еще расти и расти. Отдал вахтеру пропуск и заметил, что у старика нет большого и указательного пальцев на правой руке. Вахтер принял пропуск, зажав его мизинцем, и спросил: