Книга Бульдог. В начале пути - Константин Калбазов

— А как сейчас дело обстоит?

— Прости государь, но не ведаю. Не успел я ничего. Мастера иноземного зазвать‑то я зазвал, да только призвал ты меня в Санкт–Петербург, а потому как там дела в Невьянске, мне неведомо.

Вот молодец! Вывернулся‑таки. Нет, если взяться крепко, да еще руками Ушакова, при его‑то сноровке, припрут к стенке, так что все наружу всплывет. На скорую руку все объяснения сверстаны, хотя и гладко смотрится. Но все одно, если вдумчиво во всем разобраться то многое будет не совпадать. Однако, Петр не собирался усугублять и терять такого человека. Помнится, про его батюшку, Петр Великий сказывал, что если бы у него было хотя бы пять таких как Никита Демидович, то он был бы счастливейшим из государей. Акинфий Никитич отцу ни в чем не уступит, а где‑то даже и превзойдет, а потому такими людьми разбрасываться грех.

Ну слукавил малость, чуть не до плахи, не без того. Зато сколько пользы принес и еще принесет. Опять же, глухие уголки империи осваивает, поселения и заводы ставит и все на свои средства. Хм. А вот с этим еще нужно разобраться. На свои ли?

— С этим понятно, Акинфий Никитич. Считай, что поверил, — Петр не без хитринки хмыкнул, слегка дернув головой, мол повеселил ты меня от души, дорогой, ой повеселил. — Теперь далее. Доносят до меня, что хотя за тобой и не числится недоимок по налогу, винному откупу и подушной подати, не так уж ты и честен. Товару твои заводы дают чуть не вдвое против указываемого тобой в росписях, людишек то же чуть не вдвое против росписных. Отсюда выходит и десятина не та, и винный откуп меньше, и подушную подать укрываешь. В пять раз увеличь, знаю деньги ты мастак считать.

— Государь…

— Акинфий Никитич, побоялся бы бога, — вскинув руку, остановил Демидова Петр. — С иными КГБ разбирается, с тобой же я речи веду. И Ушакову велел покуда к тебе не соваться. Укрытое все до копейки в казну вернуть, без надбавки, — сказал, словно припечатал, Петр. Далее. Возможно, ты не знаком с новым указом, довести еще не успели, просторы у нас великие, вести долго разносятся. Иль знаком, Акинфий Никитич?

— Прости государь, но и в толк не возьму, о чем ты говоришь.

Врет. Знает он все. Как есть знает. Внимательно наблюдающий за ним Петр сразу это понял, хотя и не подав виду, отвернулся, вновь возвращаясь к уже снаряженным пистолям.

— Так мне не лень и разъяснить, — уж в который раз прицелившись, произнес юный император. — Всяк вызнавший место где руда серебряная, золотая иль каменья драгоценные и не донесший о том своевременно, повинен перед государством российским и плахи заслуживает. Обратное же совершивший и при первой же возможности доложивший начальным людям, достоин награды щедрой. Ведомо мне, что множество твоих людишек по Сибири бродит, руды разные вызнают. И много уж чего вызнали, о чем тебе доносят. Ранее ты об этом указе не ведал, теперь же знаешь. Завтра прибудешь в берг–коллегию, где оставишь все сведения, тебе известные. Не забудь указать и то, сколько тобою выплачено рудознатцам наградою. Казна те расходы покроет полной мерой, кроме колывановского рудника, коим ты и ведаешь. Руды Колывано–Вознесенского завода тебе разрабатывать, серебро и злато сдавать в казну по цене в треть от полной. Через год, можешь получить разрешение на разработку рудников там, где не станут казенные заводы. Но опять же, не просто так, а с условием, что уже через год завод будет работать и прибыль в казну приносить.

— Все исполню, государь.

— Акинфий Никитич, многое вашему роду прощалось дедом моим, ибо вклад ваш в возвеличивание России переоценить трудно. И я с тем согласен полностью. Мало того, на мою поддержку в своих начинаниях можешь положиться целиком и полностью, ибо уверен, все они на благо империи будут. Но впредь ты бы поостерегся брать на себя ношу непосильную, ибо всему есть предел. Поняли ли мы друг друга.

— Я все понял, государь.

А чего собственно говоря непонятного. Можно сказать легко отделался. Оно конечно, можно было бы и отпираться, делая честные глаза. Можно было попытаться отвести удар, так как вину его еще доказать нужно, а дело это далеко не простое. Тот кто думает что Демидовы лишь работать горазды иль деньги грести лопатой, и не имеют разумения, сильно ошибаются. Уж чего, чего, а ума у них хватает и концы прятать они умеют.

Вот только отчего‑то Акинфий Никитич сразу понял, что попытаться‑то обвести всех вокруг пальца он конечно может, а вот преуспеть не получится. Вот этого первого общения было ему достаточно, чтобы сделать верный вывод. Петр он конечно юн, да вот только далеко не прост. Ходят упорные слухи, что после болезни он изменился сильно, и даже если эти слухи многократно преувеличены, увиденного Демидовым ему вполне хватило чтобы понять — если этот ухватит за глотку, то уж не выпустит.

Придя к такому неутешительному выводу, заводчик предпочел повиниться. А еще он по достоинству оценил то, что Петр дал ему возможность исправиться. Нет, руку на своем горле Акинфий Никитич все еще чувствовал, но так же и понимал — будет делать все правильно, она не сожмется в стальном захвате.

Но главное даже не это. При всем при том, что многие его планы шли прахом, он испытал и некое удовлетворение. Что бы про него не говорили, а он хотел жить в сильном государстве, с которым все иноземные державы считаться будут. И эта причина была не последней, в его трудах неусыпных. Могло ли такого человека не обрадовать то, что на престоле российском появилась сильная личность. Да, Петр еще юн, да делает он только первые легкие шаги, но отчего‑то умудренному годами мужу уже слышалась грозная поступь.

— И последнее, — продолжал между тем Петр, привлекая к себе внимание пребывавшего в раздумьях Демидова. — Задумал я по иноземному образцу устроить казенный банк. То великое удобство для владельцев мануфактур, заводов и купцов, которым не нужно будет возить с собой большие тяжести. Шутка сказать, тысяча рублей весом под два пуда выходит. А тут одна бумажка вексельная, которая легко умещается в кармане, ничего не весит, а стоит столько же. Я уж молчу про десять тысяч, под них уж воз отдельный потребен. Тот банк удобен еще и тем, что под охраной крепкой можно хранить свои капиталы, ничуть не заботясь об их охране. Сдал свои деньги, получил именной вексель и пусть хоть трижды у тебя ту бумагу лихие выкрадут, денег им не видать. Опять же, займы можно выдавать, под рост не великий, тому кто дело доброе затеял. Завод там поставить, мануфактуру или в хозяйстве крестьянском порядок навести. Пока думаю создать три отделения, здесь, в столице, в Москве и Екатеренбурге. Потом по всем губернским городам.

— Задумка хорошая, удобства большого, государь.

— Раз уж ты так же о том говоришь, знать и впрямь достойное начинание. Да и опыт той же Англии о многом говорит. Но есть трудности в том великие. К примеру, с пустой казной такого дела не поднять. Можно отдать тем же частным лицам, но я того пока не хочу.

— А казна пуста, — уже понимая, что рано обрадовался, решив, будто его несчастья закончились, произнес Демидов.

Нда–а, велик проступок. Великодушен император. Но и цена за отпуск грехов большая. Достойная цена. Уж не захочет ли государь, чтобы Демидов отдал свои деньги на воплощение этой задумки в жизнь? Если так… Плохо дело. Ой как плохо‑то. Как же быть дальше. Ведь планов великое множество имел. Но если его мошну сейчас растрясут, то тем планам никогда не сбыться. С другой стороны, жизнь при нем останется, как и заводы. Пусть и не будет роста, ему уже сейчас есть что оставить своим детям