Книга На вершине власти - Владимир Гриньков

Хомутов двигался, с интересом разглядывая обстановку и мелочи, но ни к чему не прикасаясь, потом погрузился в кресло, вытянув ноги и прикрыв глаза. Он был чужим здесь, в этих стенах, и не претендовал ни на что – единственное, что ему требовалось – дождаться сумерек. Он попытался подремать, чтобы скоротать время, но ничего не вышло – нервы были слишком напряжены. Так он и просидел в кресле до захода солнца, настороженно вслушиваясь в шорохи и отголоски дальних шумов.

Когда опустилась темнота, Хомутов поднялся и осторожно проследовал через все комнаты, не зажигая света, пока не добрался до кабинета. Теперь оставались только приемная и нескончаемые коридоры. Он припал ухом к двери, пытаясь различить, есть ли кто-либо за ней. Ничего не услышав, осторожно отпер замок, приоткрыл створку. Перед ним была пустая приемная. Свет имелся, но приглушенный, сероватый. Хомутов тенью скользнул к следующей двери – и очутился в коридоре.

Здесь повсюду лежали ковровые дорожки, он ступал по ним мягко, не слыша собственных шагов, различая лишь гулкие удары собственного сердца. Временами ему казалось, что позади него кто-то крадется, и тогда Хомутов стремительно оглядывался, но вокруг по-прежнему никого не было.

Он выбрался, наконец, из дворца и оказался в парке. Здесь, под кронами араукарий, царила полная тьма, лишь впереди виднелись мутные пятна света, – за далекой оградой, на площади, горели фонари. Хомутов пошел по бетонированной дорожке, всматриваясь в темноту и с досадой понимая, что именно здесь запросто может наткнуться на охрану. Не могло быть, чтобы отсутствовали наружные посты – и едва он подумал об этом, как услышал шорох за спиной, скрипнул гравий. Сердце его оборвалось, он замер, зная, однако, что кто-то таится рядом, и негромко окликнул:

– Кто здесь?

– Это я, товарищ президент, – тотчас отозвался из темноты мужской голос. – Новруз, наружная охрана. Сержант.

Хомутов с трудом перевел дыхание.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он, и в голосе его по-прежнему не было твердости.

– Следую за вами.

Смешно было думать, что президент хоть на миг мог остаться без сопровождения.

– Где остальные? – спросил он.

– Здесь, товарищ президент.

Эти люди были его тенью – бесплотной и беззвучной. Но только до поры.

– Я хочу прогуляться, – без всякой нужды пробормотал Хомутов.

Никто не ответил ему, и он знал – почему. Он волен делать все, что ему заблагорассудится, но эти люди не отстанут от него ни на шаг. Если он выйдет за ограду дворца, они последуют за ним и будут сопровождать повсюду, когда же Хомутов окажется у советского посольства, будут стоять рядом, пока он станет пытаться втолковать дежурному, кто он такой и что ему надо от посла. Они поймут все гораздо быстрее тупого охранника, и тогда он перестанет для них быть президентом. Как они себя поведут? И нет ли у них инструкций Бахира на случай непредвиденных ситуаций?

Хомутову стало холодно от этих мыслей, он повернулся и поспешно зашагал к дворцу, по коридорам он почти бежал, а когда ворвался в приемную, человек – тот самый, которого он про себя назвал привратником, – снова был здесь и поднялся навстречу, Хомутов остановил его жестом и скрылся в кабинете, хлопнув дверью.

В самой дальней комнате анфилады, в спальне, Хомутов рухнул на кровать и обхватил руками голову в отчаянии. Он должен найти выход, его не может не быть. Однако следует признать, что сегодня он потерпел полную неудачу.

57

Сквозь сон до Хомутова донесся какой-то странный звук. Он сейчас же вскочил, обеспокоенно оглядываясь. Он находился в президентской спальне, было позднее утро, и белесые лучи зимнего солнца заглядывали сквозь шторы. Он прислушался, но не услышал больше ничего. Хомутов поднялся с президентского ложа и, осторожно ступая по ковру, усеянному яркими цветами, миновал одну за другой несколько комнат и остановился. Перед ним был накрытый стол – невидимая рука уставила его блюдами совсем недавно, все еще дышало паром. Возможно, именно это движение он слышал сквозь сон. Он выглянул в соседнюю комнату – там не было никого, – и тогда Хомутов вернулся к столу, пребывая все в том же состоянии рассеянной задумчивости. Завтрак предназначался для президента, но Хомутова удивило то, что приборов на столе было не меньше десятка. Один – во главе стола, это само собой, – но остальные? Кто должен был явиться к завтраку?

Дверь открылась, Хомутов поспешно развернулся и обнаружил на пороге вчерашнего «привратника». Тот склонил голову с идеально точным пробором.

– Доброе утро, товарищ президент.

Он оставался в дверях, в его позе чувствовалось ожидание. Хомутов растерялся. Он занял чужое место, пытался сыграть в чужую жизнь, но самозванцу ежесекундно требуется подтверждать, что он именно тот, за кого выдает себя. Здесь действовали свои каноны и установившиеся традиции. Все было притерто и схватывалось на лету, без слов, с полувзгляда. В суть этой жизни необходимо проникнуть. От этого зависит его собственное существование. Оставалось всего несколько мгновений, чтобы решить, как действовать, пауза затягивалась, и вдруг, неожиданно для самого себя, Хомутов опустился в кресло, стоявшее во главе стола – и увидел, как выражение ожидания соскользнуло с лица «привратника». Он почти беззвучно щелкнул пальцами, и сейчас же в столовую вошли несколько человек, и когда Хомутов их увидел – он испытал невыразимое облегчение, потому что, судя по одежде, они были никем иным, как прислугой. В их задачу входило, чтобы президент чувствовал себя за завтраком комфортно.

Он был голоден еще со вчерашнего дня, и за еду принялся почти с ожесточением, одно блюдо сменяло другое, и единственное, что при этом удерживало Хомутова – присутствие посторонних. Казалось, они следят за манипуляциями с судками, ножами и вилками с осуждением, хотя и не показывают это открыто. Под этими взглядами он старался держаться за столом с большим достоинством, но ощущение неловкости не проходило, и понадобилось время для того, чтобы уяснить, наконец, в чем заключается причина беспокойства. Эти люди, эти бессловесные тени наблюдали Фархада изо дня в день, знали все его привычки, им понадобится совсем немного времени, чтобы подметить странности в поведении Хомутова. Они могут заподозрить неладное прежде, чем он вырвется отсюда.

От этой мысли его охватил озноб, тяжелая серебряная вилка в руке дрогнула, и он поспешно опустил ее на блистающую белизной скатерть, задев тяжелый, кроваво-красного стекла бокал. Он был на грани паники, хотя внешне это никак не проявлялось. Один из прислуживающих за столом, решив, что жест Хомутова означает сигнал к перемене блюд, поспешно схватил его тарелку со стола, и за этим последовало новое озарение:

– Что такое?! – негромко, но внятно осведомился Хомутов.

Слуга понял, что допустил ошибку, но уже было поздно, Хомутов сузил глаза и проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь, но он рассчитал верно – среди присутствующих должен был находиться тот, кто ведал обслугой, к нему Хомутов сейчас и адресовался: