Книга Освободитель - Александр Прозоров

— Может, достаточно стрельбы? — спросил у Угрюма герцог Олбани. — Бервик можно брать голыми руками.

— Великий князь приказал снести его ядрами, — мрачно ответил Угрюм.

Роберт Стюарт пожал плечами и замолчал. Умудренный долгими годами правитель, он знал, что слуги делятся на две категории. Глупых, которые безусловно и до конца, с ослиным упрямством исполняют любой приказ, и умных, действующих в силу своего разумения. И хотя без вторых зачастую не обойтись, к их описанию, увы, в большинстве случаев приходится добавлять: «в силу своего глупого разумения». Вот и выходило, что первые всегда предпочтительнее.

Угрюм явно принадлежал к «исполнительным». И потому спорить с ним было не только бесполезно, но и опасно. Сочтет, чего доброго, за врага своего господина, потом вообще хлопот не оберешься.

Кочи продолжали стрельбу еще два дня, войдя в бухту и снеся недоступную ранее стену, после чего один, с пустыми трюмами, ушел, а три корабля двинулись вверх по реке, к Роксбургу. И здесь герцог Олбани понял истинный смысл великокняжеского приказа и упрямства Угрюма. Увидев, как готовятся к ведению огня русские корабли, и зная от толпы беглецов, чем это закончится, крепость выкинула белый флаг еще до того, как шотландская армия добралась до его стен.

— Отныне этот город по праву принадлежит тебе, мой русский гость, — признал герцог. — Со всеми доходами, укреплениями и людьми.

Военачальником Роберт Стюарт был слабым, зато дипломатом — великолепным. Он понимал, что, если появилась достойная уважения сильная личность, лучше сразу привязать ее к себе. Шотландия от потери постоянно разоряемой пограничной крепости не обеднеет, зато ее владелец в благодарность за подарок и перед императором русским при необходимости заступится, и интересы страны при дворе своем поддержит, дабы самому убытки не потерпеть, а обороняя свой город, одновременно укрепит границы Шотландии.

Разве все эти выгоды не стоят жалкой полусотни фунтов годового дохода? Больше с сего городишки все едино не получишь.

— Благодарю, — невозмутимо кивнул Угрюм. — Однако ныне у нас каждый человек на счету. Пусть присягнут на верность и живут прежним порядком.

Утром нового дня армия двинулась дальше на юг, оставляя за спиной две неприступные в прошлом крепости. Одну — начисто стертую с лица земли; вторую, успевшую вовремя сдаться русским пушкам — целую и невредимую, в которой даже английский наместник отделался лишь легким испугом. И это послание английским городам побежало во все стороны, подобно волнам от брошенного в воды тихого прудика камня: «Иметь дело с русскими выгодно и безопасно. Достаточно их просто не раздражать».

* * *

Великий князь дорого бы заплатил за то, чтобы письма передвигались в этом мире хотя бы чуточку быстрее. Обо всех событиях он узнавал только тогда, когда все они не просто уже случились, но еще и быльем поросли. Оставались далеко в прошлом даже те дела, которые упоминались доносчиками, как еще только-только планируемые на будущее.

Элен д’Арлен в подробностях расписала, как на королевском совете сторонники престола чуть не до драки спорили, куда именно нужно направлять собранные для отражения агрессии войска. Сила набиралась огромная: более четырехсот рыцарей, что со слугами составляло около трех тысяч воинов, плюс графское и герцогское ополчение примерно в таком же количестве, да еще четыре тысячи копейщиков городского ополчения из разных мест[39].

Часть совета во главе с королевой предлагали выступить против высадившихся на севере англичан, благо их численность заметно уступала французской силе. Разгромить северного врага, освободить Сену — главный торговый путь Парижа и всей северной Франции. Другая часть требовала громить русских, что под прикрытием папской буллы методично осваивали провинцию за провинцией и город за городом.

Как всегда, победил личный шкурный интерес — арманьяки, надеясь спасти свои наследные владения от оккупации, потребовали выступления на юг.

Увы, к тому времени, когда великий князь читал под стенами Тулузы это известие, французская армия уже успела добраться до Лиможа, приведя с собой богатый обоз продовольствия и припасов. Ополчение было встречено звоном колоколов, благодарственными молебнами, поцелуями горожанок и облегченными вздохами городского совета.

Никто еще не понял, что для «освобожденных» победителями городов ничего не изменилось. В окрестностях продолжали гулять и веселиться татары, травя посевы, опустошая погреба и тиская пойманных француженок. Они уходили с путей войск и крупных фуражирских отрядов, однако тут же возвращались, едва те скрывались за поворотом, расседлывали коней, пускали их пастись на сочные дворянские луга, обирали персики с дворянских садов, разбивали стоянки в дворянских виноградниках и азартно искали в дворянских усадьбах тайники.

Сервы от наскоков откупались, то пригоняя сарацинам баранов, то старых коров, то принося кувшины с вином — а взамен получая право собирать виноград, груши, яблоки и оливки в хозяйских садах и обещание не травить деревенские поля. Сложившееся положение устраивало и тех, и других. Опытные в набегах татары знали, что ушлые крестьяне умеют так прятать и хлеб, и скот, вино — с собаками найдешь. Проще выменять. Сервы знали, что за кувшин вина или пару баранов получают возможность забить погреба хлебом и сухофруктами под завязку, на пару лет вперед, а вина поставить — на десяток золотых, и еще себе на праздники останется. Хозяева сгинули, барщины нет, талья испарилась в небытие. Чем не жизнь?

За границами этой благодати оставались только французская армия, которой было нечего собирать на прокорм, да города, в которые никто не вез продовольствие. Уж что-что, а повозки с товаром мимо татар не проскользнули бы ни при каких обстоятельствах. Равно как не прошли два направленных в Льеж обоза из Пуатье. Ради такого случая степняки даже изменили обычаю и, не считаясь с потерями, открыто напали на полутысячный полк городского ополчения, охранявший телеги с припасами.

Через две недели, поняв, что снабжения не будет, французская армия отправилась обратно до Турени в знаменитый «голодный марш», по пути сожрав от безысходности всех своих лошадей и потеряв за время бесполезных перемещений полтора месяца удобного летнего времени.

В то время, как арманьяки наступали на Льеж, английский король Генрих V нещадно ругался в своей палатке, поставленной на взгорке в виду стен Арфлера. Известие о том, что шотландцы взяли приграничные города на Твиде и развивают наступление вглубь страны, застало его здесь, когда экспедиционный корпус уже обложил главный французский порт правильной осадой: обнеся частоколом со всех сторон, насыпав высокий циркумвалационный[40]вал, заполонив гавань своими кораблями, не пропускающими в порт суда с продовольствием…