Книга Садовник - Родриго Кортес

* * *

Уже через сутки самые худшие предчувствия начальника полиции начали сбываться. Вызванная рота дважды прочесала сад и все окрестные холмы, но никаких следов похищенного трупа не обнаружила. Затем позвонили из Сарагосы и сообщили, что единственная полицейская ищейка на днях сдохла, а новую из Мадрида пока еще не прислали. А потом пришли результаты почерковедческой экспертизы, и, естественно, оказалось, что Сесил Эсперанса был не настолько глуп, чтобы писать угрозы отцу собственноручно.

Мигель делал все, что мог. Он посадил Сесила Эсперанса в одиночку, но тот упорно стоял на своем: писем с угрозами не писал и никаких убийц не нанимал. А потом понаехали эти чертовы адвокаты.

Двое шустрых мадридских юристов не только мгновенно отыскали массу процессуальных нарушений, но и стремительно готовились к самому тяжелому варианту развития событий — суду. И главный их аргумент был прост и непробиваем:

почерк на письмах с угрозами Сесилу Эсперанса не принадлежит, а сам Сесил на месте преступления не был.

— Да и вообще, господин лейтенант, — развязно смеялись адвокаты, — зачем бы Сесилу понадобилось убивать старого отца? Ради наследства, на которое так и так уже наложен арест? Нет у вас мотива, лейтенант! Нет и никогда не было!

Впрочем, к этому времени Мигель и сам начал сомневаться в своих первоначальных выводах.

В самом деле, почему убийца не забрал труп сразу, а ждал порядка шестнадцати часов? Может быть, поначалу он и не хотел его красть, а потом испугался грядущей экспертизы? Но о том, что начальник полиции счел необходимым добиться экспертизы, кроме него самого, знали только трое: врач, сеньора Тереса и сеньора Лусия.

Мигель многократно допрашивал всех троих, и все трое в один голос утверждали, что об экспертизе они не сказали никому. И этому вполне можно было верить. Ни у кого из них не было никакого желания поднимать очередной скандал и привлекать к семейству Эсперанса внимание местных трепачей.

Но главное, Мигель так и не понял смысла положенной убийцей на колени старого сеньора книги, раскрытой на той самой странице, где была изображена та самая орхидея, что была сломана над полузадушенным сеньором Ансельмо Эсперанса. Он понимал, что это должно иметь глубочайший смысл, но какой?

Из-за этой чертовой книги напрочь лопалась вторая версия следствия — о причастности к убийству испуганных приказом полковника «все сжечь» арендаторов и батраков. Потому что об этой орхидее знали только свои.

Начальник полиции настолько запутался, что начал даже подозревать в организации убийства женщин дома Эсперанса. Не сразу, но он выяснил, что между сеньорой Тересой и падре Теодоро давно уже установились подозрительно теплые отношения, и предположил, что старому полковнику это могло не понравиться. Но дальше этого предположения дело не пошло.

Нет, Мигель, разумеется, допросил священника, а затем и сеньору Тересу и достаточно легко установил факт прелюбодеяния — падре Теодоро врать не умел совершенно, а дочь полковника никогда не имела достаточных сил к сопротивлению. Но именно их предельная искренность и поставила точку на этой линии следствия. Мигель видел: эти двое невиновны.

* * *

Спустя три недели после похищения тела из Сарагосы прибыла комиссия. Трое сумрачных чиновников, чувствующих себя в полицейской форме, как в нижнем белье на людях, дотошно ознакомились со всеми материалами дела и на следующий день пригласили лейтенанта Санчеса для отчета.

— Скажите, Санчес, — сразу же спросили его, — почему вы так старательно пытаетесь посадить Сесила Эсперанса?

— Да не стараюсь я… — пожал плечами Мигель. — Просто все складывается против него…

— И у вас есть улики?

— Маловато, — нехотя признал Мигель. — Зато у него есть мотив. И достаточно серьезный.

— У Сесила Эсперанса нет мотива, — покачал головой председатель комиссии. — Он отказался от наследства в пользу Испанской Республики.

— Когда это он успел? — нервно хохотнул Мигель. — Небось сразу после возбуждения уголовного дела?

— Ошибаетесь, Санчес, — цокнул языком председатель. — До.

— До?!

— Совершенно верно, — кивнул председатель. — И на это есть официально зарегистрированные документы.

Мигель ничего не понимал.

— И, кстати, — продолжил председатель, — комиссии не вполне понятно, почему вы приостановили следственные действия в отношении Тересы Эсперанса?

— А как вы себе это представляете? — растерялся Мигель. — Да и мотива у нее нет.

— А из материалов следствия видно совсем иное… — резонно возразил председатель комиссии. — Вот… на странице сто семьдесят шестой дела указано… так, где это? А! Нашел. Слушайте внимательно, Санчес, это показания самой Тересы Эсперанса: «Отец угрожал мне лишением наследства и жалобой на Теодоро в епископат». Вам что, этого мало? Вот он — мотив.

Внутри у Мигеля все сжалось.

— Но зачем ей красть труп? — судорожно возразил он. — Зачем класть на колени отца книгу?

— Чтобы запутать следы, Санчес, — усмехнулся председатель. — Это же так очевидно.

— Не для меня, — упрямо мотнул головой Мигель.

— Само собой, не для вас, — жестко посмотрел ему в глаза председатель. — Вы ведь большей частью невиновных сажать любите, особенно из простых людей. Энрике Гонсалеса, например…

Мигель похолодел.

— А теперь хотите еще одного честного гражданина Республики на каторгу отправить? — Председатель встал и прошелся по комнате. — Не выйдет, Санчес, не выйдет. Мы вам этого не позволим.

— Как это — не позволите? — не понял Мигель.

— С сегодняшнего дня решением особой комиссии управления полиции вы отстранены от работы, Санчес, — холодно произнес председатель и протянул через стол листок бумаги. — Вот. Ознакомьтесь и подпишите. И, кстати, зайдите в прокуратуру, заполните подписку о невыезде…

Мигель чувствовал себя так, словно его ударили кувалдой в грудь.

* * *

Когда за сеньорой Тересой пришла полиция, Себастьян с горечью осознал, что грех его все-таки слишком велик и, возможно, что именно из-за этого греха пострадала всегда защищавшая его сеньора Тереса. Промучившись неделю, он пошел-таки к падре Теодоро и по уже отлаженной формуле общения, где знаками, а где и звуками, рассказал священнику все.

— Бедный мальчик… — тихо проронил падре Теодоро. — Ты тоже винишь себя в смерти полковника… не надо, малыш… каждый из нас по-своему повинен в его смерти… mea culpa…

Себастьян нахмурился. Он видел, что падре все понял, но страстно хотел, чтобы грех ему все-таки отпустили! Он принялся объяснять все снова, как вдруг падре заплакал — тяжко, навзрыд.

— Mea culpa…

Себастьян оторопел. Таким он падре Теодоро не видел еще никогда. И только спустя долгих три или четыре минуты падре как будто очнулся, торопливо перекрестил его и сдавленным голосом проговорил священную формулу: