Книга Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен

Дверь на верхней площадке лестницы была открыта, и пожилой слуга выглянул наружу.

— Nome?[168]

— Орландо Крисп. Mi ha invitato Signor Hervè[169]

— Tu um amico di Signor Неrvè, Lei?[170]

— Si pum dirlò.[171]

— Соте tutti gli altri.[172]

— Нет, — поспешно сказал я, — совсем не так, как другие.

Дверь приоткрылась шире, и меня сопроводили внутрь.

Я был поражен размером комнаты, которая на самом деле была громадной — очевидно, бальная комната, которая в давние времена должна была быть палаццо; потолок был расписан и покрыт позолотой, центральная часть тяжелела золотом и голубой лепниной, изображая Poussinesque, мифологический пейзаж — там были нимфы и сатиры, и кентавры, скачущие среди деревьев, и еще было несколько разнообразных причудливых изнасилований, как это обычно происходит на мифологических пейзажах. Огромные окна (конечно же, не те, которые я видел снаружи) были завешены темно-красными восточными коврами, желто-золотое сияние света хрустальных канделябров ослепляло. Худой молодой человек в белой униформе плавно двигался туда и обратно, разнося подносы с шампанским. Я попытался схватить фужер, когда он проходил мимо. Я услышал среди шума пятнадцати человек, разговаривающих одновременно, выделяющуюся Eine Kleine Nachtmusik

Генрих приблизился, окутанный, словно гигантская далекая планета, кольцами межзвездного газа, всепоглощающими клубами «Женщины!» Нуцци. Я заметил, что он использовал сдержанное прикосновение сдержанной полуночной тени к своим векам.

— Ах, Крисп! — проурчал он, его голос был весь из темного меда и сливок, — вот ты и здесь. Я повсюду тебя искал.

— Я только что пришел.

— Теперь это не имеет значения — здесь есть некто — он сущая прелесть, и я хотел бы, чтобы ты с ним познакомился.

Я был представлен, по крайней мере, полудюжине людей — включая профессора урологической гинекологии, чьи трясущиеся руки были подозрительно мокрыми — ни одного из этих людей даже отдаленно нельзя было описать как прелестного; в конце концов, я был захвачен на полпути через комнату и представлен высокому человеку со светлыми волосами и стеклянным глазом — во всяком случае, я полагаю, что глаз был стеклянный, поскольку никогда не смотрел прямо на меня, в то время как другой глаз именно это и делал. И это было крайне недружелюбно.

— Крисп, это мой самый дорогой друг, Герр Отто фон Штрайх-Шлосс — Отто, поздоровайся с Маэстро Орландо Криспом, он гений.

Естественно, я не мог опровергнуть правдивость этого утверждения, но чувствовал себя весьма смущенным, поскольку оно было сделано в такой покровительствующей манере и таким буйным шутом, как Херве.

— О? — сказал Герр фон Штрайх-Шлосс, словно он был взволнован не меньше, чем я.

— Если вы хорошенько его попросите, он может приготовить вам несколько своих изысканных маленьких sasaties.

— Он повар?

— Он шеф-повар, Отто.

— Я художник, — сказал я.

Герр фон Штрайх-Шлосс подавил смешок.

— Не капризничай, main taube,[173]— проворчал Генрих. — Я говорю правду. Я часто обедаю в небольшом ristorante, принадлежащем Маэстро Орландо, который находится не так далеко отсюда…

— Ты обедаешь там каждый вечер последние четырнадцать месяцев, — сказал я. — С редкими исключениями.

Генрих вальяжно замахал в воздухе жирной рукой и продолжал, не обратив внимания на мой комментарий:

— …и ты должен поверить мне, если я скажу тебе, что этот парень хорош. На самом деле, я думаю о том, чтобы устроить небольшую частную вечеринку в его ресторане на следующей неделе после моего выступления в Палаццо Фабрицци-Бамберг.

— Ты не говорил мне об этом, — сказал я. — Сколько будет людей?

— О, не больше дюжины. Нам потребуется сад на крыше, полностью в наше распоряжение, конечно же.

— Но это невозможно…

— Чщщ! А как тебе нравится наше маленькое pied-a-terre,[174]мой друг? Мы находим его более чем комфортным.

— Это — честно говоря — это не то, чего я ожидал.

— Да? — сказал Герр фон Штрайх-Шлосс. — А что же вы ожидали?

— На самом деле я не знаю. Я ничего не знаю об Amid di Germania…

— Взаимоотношения между Маэстро Орландо и мной — исключительно такие, какие могут быть между двумя творческими людьми, — сказал Генрих, понижая свой голос до доверительного тона. — Единение творческих душ. Мы никогда не говорили об Amid, ты ведь понимаешь.

Бровь над стеклянным глазом Герра Штрайх- Шлосса поднялась вверх и насмешливо опустилась, но сам глаз остался неподвижным.

— Мы — небольшая группа непрофессиональных культурологов-единомышленников, — осторожно сказал он. — У нас есть некоторые сходные интересы. Мы регулярно встречаемся для того, чтобы обсудить их.

— Да? — поинтересовался я. — Какого рода интересы?

— В основном то, что относится к истории северных людей. Сам я, в частности, испытываю тягу к мистицизму старых Тевтонских орденов. Но здесь — мы не обращаем в свою веру. На самом деле, мы закрытое общество.

— Но не тайное, ни в коем случае, — быстро добавил Генрих.

Отто фон Штрайх-Шлосс кисло улыбнулся.

— Нет, конечно же, нет; — пробормотал он.

— Может ли к вам кто-нибудь присоединиться?

— Вообще то не особо. Этот кто-нибудь должен быть той же самой…

— Той же самой крови?

— Наполнен тем же самым энтузиазмом, — решительно сказал Герр Штрайх-Шлосс. — Как я уже сказал вам, мы не обращаем в свою веру. Сфера нашего влияния далека от любой навязчивости

— А что это за влияние?

Герр Штрайх-Шлосс издал тихий, раздражительный звук.

— Мы предпочитаем тешить себя надеждой, что мы делаем свой личный вклад в национальный самоанализ, — сказал он. — Чтобы помочь сберечь эту особенность в особенных людях.

— Какие особенные люди и особенности вы хотели сберечь?