Книга Расстрельное время - Игорь Болгарин

Пятеро всадников спустились к берегу в то самое время, когда трое махновцев выходили из воды после установки вешек. Мокрые, посиневшие, они выскочили на берег и, стуча зубами, стали переодеваться в сухое. Другая тройка тем временем готовилась уйти в воды Сиваша с новыми вешками. Они несли их на плечах, словно вязанки дров.

Всадники были в комсоставской красноармейской одежде. Один из них подъехал к переодевающимся махновцам.

— Зачем купаетесь? — не слезая с коня, с сильным латышским акцентом, добродушно спросил он.

— Рыбу ловим.

— Какая в этой соленой воде рыба? — поняв издёвку, нахмурился всадник.

— Селёдка! — серьезно ответил махновец, и добавил: — Малосольна.

— Зачем так глупо шутите? — рассердился всадник.

— Як умеем, так и шутим. А вы, дядя, извиняюсь, хто такой будете? — в свою очередь, спросил укутанный в конскую попону махновец.

— Это — командир Латышской дивизии Стуцка, — ответил за своего командира один из всадников.

— И что ему от нас надо? — недружелюбно спросил настырный махновец.

— Где ваш командир? Почему не начинаете форсирование?

— Якие-то вы все непонятлыви. От поймаем рыбку, зварым юшку[27], повечеряем, а тогда уже можно буде и той… трошки пофорсировать.

Латыши перебросились несколькими фразами на своем языке. Затем один из них вплотную подъехал к отогревающимся повстанцам, зло сказал:

— Не имеете права так разговаривать с командиром дивизии. Где ваш командир?

И тут на берегу появился Каретников.

— Шо за люди? — обратился он к своим бойцам, затем оглядел всадников, спросил у них: — Хто такие?

— Командир Латышской дивизии Стуцка. Карл Стуцка.

— А я — командующий Повстанческой армией Семен Каретников.

— Махновцы? — спросил Стуцка.

— Шо, слово не нравится?

— Нет, почему же! Слово хорошее, дисциплина плохая. Почему не форсируете Сиваш? Срываете общее наступление.

Каретников извлек часы, поднял их за цепочку и покачал перед глазами Стуцки.

— Время не вышло. А вы шо, с инспекцией?

— Приданы вам для помощи.

— Пока, извиняюсь, помощи не просыв. Постараемся без чужой помощи.

— Почему «чужой»? Взять Крым — наше общее кровное дело.

— Ваше кровное дело там, на Балтике. А здесь — наше кровное дело.

— Не совсем вас понимаю, — растерянно сказал Стуцка. — Но по приказу комфронта товарища Фрунзе мы вместе с вами обязаны занять плацдарм на Литовском полуострове.

— Спорить не буду, приказу подчиняюсь. Но ваш интерес до Литовского полуострова мне не по душе. Вы там — литовцы, латыши — одна семья. У вас там своя земля, на нашу не претендуйте. Не уступим.

Стуцка улыбнулся простодушной речи махновского командарма:

— Обещаю, на Крым мы претендовать не будем.

…После разговора с Каретниковым, Стуцка отыскал Кольцова, рассказал ему об этом странном разговоре. Спросил у Кольцова, в чем тут дело?

Кольцов, не очень серьезно воспринявший разговор Каретникова о Крыме во время их недавнего «возлияния», сказал Стуцке:

— Не обращайте внимание. Сейчас, когда кончается война, все хотят что-то для себя выторговать. Кто — пару коней, кто — хорошую должность. А иные — клочок земли размером с Крым. Я так понимаю, все эти вопросы будут решаться не сегодня. Как это будет выглядеть с Крымом — не знаю.

Затем Стуцка ещё раз вернулся к Каретникову и раздражённо спросил:

— Почему не начинаете?

— Вода не согрелась, — язвительно ответил Каретников. Ему уже порядком надоел этот комдив, стремящийся перейти на тот берег Сиваша за спинами его бойцов.

— Неуместные шутки, — сказал Стуцка.

— Вы рветесь в Крым? Идить!

— Я прислан вам в помощь.

— Понадобится помощь, позову. У меня народ вже один раз купався. Без толку. Хочу теперь искупаться с толком, — флегматично объяснил Каретников. На самом деле он выжидал, когда слева и справа соседи пойдут через Сиваш. Крымский берег должен будет ответить им огнем.

Если напротив Строгановки и Владимировки засели белогвардейцы, они тоже обнаружат себя. Каретников предполагал, что после той неудачной переправы, белогвардейцы устроили им засаду.

Каретников был опытным командиром, многие годы проходившим рядом с Нестором Махно, участвовал с ним в боях и рейдах. Нестор Иванович постоянно учил своих командиров разумной осторожности, не ввязываться в бой, пока не прояснится вся картина и не вызреет определенный план. Он учил начинать бой не сразу всеми силами, а отдельными мелкими группами, чтобы противник не только обнаружил всего себя, но и приоткрыл свои намерения.

Выжидал Каретников и сейчас.

Вот справа раздались винтовочные выстрелы и короткими очередями заговорили пулеметы. Это начала переправляться через Сиваш и вступила в бой Пятнадцатая дивизия.

Затем вошел в воды Сиваша и Германович: вспыхнула стрельба и слева.

Противоположный берег напротив Строгановки долго молчал. А затем отозвался несколькими сиротливыми винтовочными выстрелами и смолк.

«Хитруете? — зло подумал Каретников. — А мы против вашей хитрости — свою».

— Голиков! — позвал он начальника разведки, и когда тот возник перед ним, сказал: — Шо-то не нравится мне той берег, Левочка! Кругом шмаляють, а у нас тихо.

И верно, слева и справа разгоралась перестрелка, ночное небо озарялось короткими вспышками. А здесь несколько раз по паре винтовочных выстрелов — и тишина. Это больше всего настораживало Каретникова.

— Смотайся, Левочка, на ту сторону, разберись, шо там. Всех своих пока не бери. Человек двадцати вполне хватит. Если там нас особо не ждуть, запалите огонь.

— Поняв, Семен Мыкытовыч! — и, круто развернув коня, командир разведчиков поскакал по берегу, как по стеклу. Под копытами с сухим треском разлетался сковавший края берега тонкий, но крепкий уже ледок. Левка на ходу отдавал какие-то распоряжения и тут же, сходу, свернул в воду. Следом за ним двинулись человек двадцать самых отчаянных его разведчиков.

Какое-то время они были ещё видны и затем растворились в густой темноте. Небо было беззвездное, затянутое облаками, ночь — черная, бархатная. Ветер дул с крымского берега прямо им в лицо. Ориентироваться приходилось на чутье и на ветер.

До стоявших на берегу Каретникова и Кольцова ещё какое-то время доносился лошадиный храп и плеск воды, потом и он затих.

Сиваш обмелел, и лошади брели в ней по грудь. И лишь иногда чья-то лошадь проваливалась в ямину с жидкой донной грязью. Искупавшийся с головой в ледяной воде, махновец продолжал двигаться по Сивашу, тихо про себя матеря своего коня, холодную воду, темень и всё остальное, что приходило ему на ум.