Книга Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

— Сашуля, бабонька пришла, — крикнула из коридорабабушка, — купила в булочной зефирку с пастилкой. Будешь чаек пить?

Я поспешно убрал в тумбочку преступно извлеченные из неепредметы, тихо закрыл дверцу и оценил масштаб катастрофы. С первого взглядабыло понятно, что зефирки с пастилкой мне теперь не видать. С высокой стопкижурналов на тумбочку упала железная лампа. Она вдребезги расколотила стекло,накрывавшее анализы, и раскидала по полу почти все, что лежало на тумбочке. Алежало там многое: пипетка, чтобы капать мне в нос стоявшие там же колларгол,альбуцид и оливковое масло; стаканчик для прополиса, баночка с соком алоэ икаланхоэ, несколько коробочек с гомеопатией и мой последний анализ. Его надобыло показать специалистам из Института переливания крови и решить, относитсяли он к худшим, и тогда положить его под стекло или к обыкновенно плохим, итогда убрать в коробку. Все это валялось теперь на полу вперемешку с осколками,но самое ужасное было другое. Сок каланхоэ разлился! Разлился по разбитомустеклу!! Пролился на лежавшие под стеклом анализы!!! Глядя, как священные слова«лейкоциты» и «тромбоциты» расплываются чернильными пятнами, я цепенел от жути,а бабушка уже шагала по коридору, шурша каким-то пакетом.

— Зефирка в шоколаде, как ты больше всего любишь. Тебенельзя шоколад, но одну съешь, супрастином заешь потом, спать хорошо будешь. Онже снотворный — супрастин. Уснешь пораньше — меня доводить не будешь.Сашульчик?

Бабушка вошла в комнату, разворачивая на ходу коробку сзефиром, и замерла на пороге.

— Я хотел журнал достать… почитать про науку… про новыелекарства… — залепетал я, но верный способ избежать бабушкиного гнева,изобразив толкового мальчика, действовал только в случае мелких шалостей.

— Нена-а-а-ви-и-стна-а-а-я-ямра-а-а-а-а-а-а-а-а-азь!!! — возопила бабушка и угостила меня целойкоробкой зефира разом, запустив ее с размаху в стену над моей головой. —Чтоб ты про последний свой вздох почитал!

— Я случайно, баба. Я хотел журнал достать, а лампаупала.

— Чтоб ты упал и не встал! Когда руки не оттудавыросли, нечего лезть. Подождал бы меня, я бы достала. Что это… Ты разбилстекло?

Бабушка подбежала к тумбочке. Я сжался на полу и закрылголову руками.

— А-а-а-а-а! Чтоб тебя били головой об землю и разбилина сто кусков, как это стекло! Чтоб у тебя жизнь была разбита, как это стекло!Чтоб ты иссох и стал прозрачным, как это стекло, хотя ты и так уже высыхаешь,сволочь. Рассыпал всю гомеопатию, подлец! Чтоб тебя рассыпали и не собрали.Весь каланхоэ разлил! А-а-а-а! Залил все анализы!!! Господи, убери от меня этупадаль или меня забери к себе, Господи. Дай мне силы не убить его, непокромсать его в кровь осколками. Уйти, мразь, не искушай, а то убью, правда!

Я прошмыгнул у бабушки под рукой и, вжимая голову в плечи,поторопился на кухню. Из комнаты доносились проклятия. Я был проклят всем. Истеклом, которое разбил, и каланхоэ, которое разлил, и гомеопатией, которуюрассыпал, и даже своими анализами. Вскоре проклятия стихли. В комнатевоцарилась тишина. Вернуться туда я решился, когда тишина стала слишкомподозрительной и даже пугающей.

Выглянув из-за двери, я увидел, что бабушка сидит на кроватии сосредоточенно пересчитывает осколки стекла. Она складывала их вместе,двигала, как детали головоломки, снова складывала и снова считала.

— Баба, ты чего? — спросил я.

— Уйди, сволочь, не мешай, — ответила она и сновапереложила осколки.

«Уж не сошла ли она с ума от горя?» — подумал я.

— Бабонька, не огорчайся так, — стал я ееуспокаивать. — Зачем ты их складываешь? Хочешь склеить?

— Чтоб тебе голову с ногами склеили. Тридцать пять,тридцать шесть… Треугольного нет, — озабоченно сказала бабушка и полезласмотреть под кровать.

Под кроватью осколков не было. Лоб бабушки покрыла испарина.

— Где еще один осколок? — четко выговаривая слова,спросила она у меня.

— Я не знаю.

Бабушка помолчала и вдруг с непоколебимой уверенностьюсказала:

— Ты его проглотил.

Я перепугался: «Ей не хватает осколка и она думает, что яего проглотил. Что теперь будет?»

— Проглотил, — с ужасом повторяла бабушка, глядяна меня. — Проглотил.

— Я не глотал, баба, честное слово!

— Проглотил, проглотил, — забормотала она изаметалась по комнате. — Проглотил… Крокодил красно солнце проглотил…Сашенька, — бросилась она ко мне. — У тебя где-нибудь колет?

— Нет, баба, не колет. Я ничего не глотал.

— Здесь колет? — Она надавила мне на живот.

— Не колет.

— Ну да, он сюда еще не дошел. А здесь? — и онанадавила мне на горло.

Я закашлялся.

— Матерь Божья, заступница, спаси, сохрани и помилуй!Не дай помереть этому кретину раньше времени, пусть еще потянет немного! —заголосила бабушка. — Ну конечно, он застрял у него в горле. Сашуля,родненький, колет тебе здесь?

— Не колет.

— Ну, может, покалывает немного, скажи. — Бабушкаплакала, с ужасом осматривая мое горло.

— Баба, успокойся. Я ничего не глотал.

— Проглотил, проглотил, — настаивала бабушка. —Осколки легко глотаются. Стекло гладкое, скользкое. Прошло — он и не заметил. Ав горле застряло. Сашуля, — заплакала она, — ты прислушайся к себе,может, покалывает слегка, царапает в горле, а?

Мне становилось не по себе. Может, я, правда, проглотилосколок? Он отскочил и прямо в рот, а я не заметил. Ведь стекло гладкое,скользкое… проскочило — я и не почувствовал. Ну, конечно! Я даже вспомнилмомент, когда я мог проглотить.

Я прислушался к себе.

— Ну что, Сашенька?

— Баба, колет!!! — закричал я и снова закашлялсяот резкого укола в горле.

Меня затрясла дрожь. Ноги стали ватными, а во рту резкопересохло, от чего в горле закололо еще сильнее.

— Бабонька, колет, ох колет, — заныл я дрожащим,прерывающимся голосом. Осколок, наверное, повредил связки.

— Ой, сделай что-нибудь, бабонька, колет, колет!

Бабушка вытащила из ящика тумбочки длинный пинцет.