Книга Бледный гость - Филип Гуден

По дороге обратно я вновь и вновь мысленно возвращался к тому, что увидел и услышал. День стоял тихий, теплый, щебетали птахи, но душа моя находилась под гнетом недавних событий.

Я имею в виду убийство лорда Элкомба. Я не переставал обдумывать то, чем поделился с Фиддингом, в частности предположение, что Элкомб хорошо знал убийцу, поэтому и подпустил его так близко. Но, как показала мне сцена в амбаре, расстояние между врагами тоже может быть незначительным, особенно когда вот-вот начнется драка.

Последние слова Питера въелись мне в память. Все эти стрелы времени и карающие десницы… Ерунда, конечно, у времени нет стрел. Время – это ничто, хотя и забирает у нас все, что мы имеем. Но некое подобие стрелы было у солнечных часов – гномон. Если нам вдруг понадобится отыскать стрелу времени, то в результате мы доберемся до солнечных часов. Только ли случайностью был этот образ, использованный Пэрэдайзом? Или же подспудным намеком на то, как умер Элкомб? Если так, то это было вызвано лишь личным отношением к гибели лорда самого Питера. Он явно не скорбел о кончине богатого безбожника.

Вот что еще беспокоило меня: если вы постоянно играете Бога, сколько раз предстоит это проделать, прежде чем действительно сыграть его? Легко ли войти в образ наместника Господа, обладающего властью посылать стрелы времени в намеченную цель? Вернее, трудно ли? Оборвать жизнь, которую вы – вернее, Бог – считаете недостойной?

Я остановился посреди небольшого пролеска, являвшегося зеленой границей поместья. Неужели я серьезно считаю, сказал я себе, что Пэрэдайзы взяли на себя роль судей, чтобы приговаривать и наказывать? Я огляделся. Недалеко находился домик Сэма, где я обнаружил веревку Робина. Если так, если эта «святая троица» возомнила себя карателями Господними, то при чем тут был слабоумный из леса? Видите ли, я исходил из мнения Филдинга, что обе смерти каким-то образом связаны, и мое собственное чутье подсказывало мне то же.

Внезапно я вспомнил бессвязную болтовню Робина о дьяволе. Называть дьяволом того, кто считает себя Богом на земле, – весьма обидно. Достаточно обидно, чтобы захотеть заткнуть обидчику рот. Не так ли? Пэрэдайзы весьма ловко управлялись с веревками и ремнями, не хуже моряков, снующих по реям и мачтам. Когда они прибыли сюда? До или после того, как обнаружили тело Робина? Немного раньше, я был уверен. И где-то на краю моего сознания возникли кое-какие мрачные подозрения.

В этот момент со стороны донесся смех и звуки какой-то возни. Я насторожился, но потом понял, в чем дело, и успокоился. Не узнать густой, низкий хохот, перекрывавший тонкое хихиканье, было невозможно.

– Уилл? – решил я удостовериться.

Короткий девичий взвизг, потом тишина, потом мужской голос в ответ:

– Ник?

– Нет, лесной дух, намеренный пресечь ваши безнравственные делишки.

– Проваливай, Ник. Нам с Одри надо обсудить кое-какие сплетни.

Новый взрыв смеха. Похоже, как ни тяжело Одри переживала смерть хозяина, она быстро оправилась.

Я пошел прочь. Знание того, что некоторые вещи неподвластны стрелам времени, весьма обнадеживает.

Обстановка в поместье день ото дня становилась все более гнетущей. Внезапная смерть Элкомба сковала всех нас наподобие того, как особняк был увешан черными полотнищами и лентами. Несмотря на всю красоту этого места, в самом его сердце таилось что-то страшное, что-то нечистое, как я недавно сказал Кэйт.

В последний день перед похоронами я решил прогуляться, вырваться из гнетущей обстановки. В ходе приготовлений к погребению Элкомба в особняке невозможно было находиться из-за мрачной, удручающей атмосферы. Выражение моего собственного лица стало таким несчастным, что невозможно было смотреть. Все, казалось, забыли, что такое смех или улыбки. Может, я и преувеличиваю, но совсем немного.

Так что я шагал по пролеску и даже подумывал засвистеть, но скорее это была некая форма защиты, а не естественное стремление. И хорошо, что я не решился, потому что вскоре увидел идущих мне навстречу леди Элкомб, Кутберта и Кэйт Филдинг, поглощенных разговором. Я было порадовался, что миледи находится в столь молодой компании, когда заметил приближающегося к ним Освальда. Дворецкий склонился над ухом леди Пенелопы, вероятно напоминая ей об обязанностях находящейся в трауре вдовы, так что бедная женщина отделилась от остальных. Также я миновал Адама Филдинга, такого же мрачного и нахмуренного, как и другие. Мимоходом он пожелал мне доброго утра.

Что ж, подумал я, однажды наступает момент, когда ты понимаешь, что хватит с тебя всеобъемлющего траура, и ты не собираешься более пить горе из общей чаши, тем более что предстоящие похороны – не твои.

На душе у меня полегчало. Я как раз шел по длинной аллее, являющейся главным подъездным путем к особняку. Это было похоже на побег из тюрьмы или, как сказал бы Кутберт, из клетки с золотой решеткой. Я шел и шел, без какой-либо цели, и неожиданно оказался в Сбруйном Звоне, деревушке, начинающейся сразу же за границей поместья. После громоздкого величия особняка здесь меня встретили милые, уютные домики с узкими окнами и покосившимися дверьми. Всё здесь, даже сараи, было в стиле английской глубинки, а мусорная куча у въезда в деревню источала на утреннем солнце откровенный, резкий запах. Имелись тут и скромная церковь, и вполне толковый кабак, названный в честь кого-то по прозвищу Долговязая Дубина, а также кузница, пекарня и так далее. По единственной улице сновали прохожие, мимо громыхали телеги. Простота этого места напомнила мне родной Мичинг.

Но похоже, убежать от проблем не так легко, как кажется. И это касалось не столько поместья, сколько процесса, шедшего сейчас в Солсбери. Я заметил типа, шедшего, покачиваясь, в мою сторону. Что-то удивительно знакомое было в его походке. Вот только что? В правой руке он держал бутылку, к которой прикладывался буквально на каждом шагу. Но по-моему, только для виду. Бутылка была пуста. Потом послышалось:

– Это нещесно.

Где я уже слышал это? Ну конечно же, на рыночной площади в Солсбери, когда Пэрэдайзов потеснил какой-то пьяница. Это был тот самый выпивоха, Том, – так, кажется, его звали? – которого долбанул по голове Каин. Как видно, возлияния были для него обычным делом не только по вечерам, но и в утреннее время.

Никто на него не обращал внимания, пока он ковылял по улице. К нему, наверное, давно привыкли и перестали замечать. Возможно, он жил где-то тут. Я старался не смотреть на него слишком пристально, когда проходил мимо, но зато он покосился на меня, и взгляд его был, как у всех пьяниц, вечно настороженных, что вслед им заметят что-нибудь насчет их пропитого вида.

– Эй, ты…

Я не обернулся.

– Я грю, ты. Чужак…

Точно. Он обращался ко мне. Я прибавил шагу, надеясь, что, как и положено дурной дворняжке, он отстанет от меня, едва я миную его территорию. Но мне не повезло.

– Стоять, грю.

Я остановился, чтобы высказать все, что о нем думаю. Вокруг уже начали собираться прохожие, в надежде на небольшую стычку или что-нибудь похуже. Шатаясь, Том приблизился ко мне. Со своими свиными глазками, при дневном освещении он выглядел не более привлекательно, чем в свете факелов на рыночной площади. Я отступил, сжимая кулаки на случай, если ему взбредет в голову кинуться на меня с бутылкой. Еле стоя на ногах, он замер в нескольких футах от меня, в нос мне ударил кислый запах плохого пива. Он протянул мне какой-то свиток: