Книга Черная башня - Луи Байяр

Но вот я поднимаю глаза на карету и в момент, когда наши взгляды — мой и графа д'Артуа — встречаются, расстояние между нами словно бы исчезает. Я слышу, как рядом мужской голос произносит:

— Мари! Смотри, он глядит сюда.

И другой голос отвечает:

— Какой красавец! Настоящий кавалер. Недаром все говорят, что у Месье самые утонченные манеры в мире.

«Месье».

Важно отметить, что в таком обращении нет ничего странного. «Месье» — это своего рода почетный титул, стихийно дарованный младшему брату короля. Но в этот момент я вспоминаю другого Месье, тайного вдохновителя убийства Тепака. Месье, известного только по имени и голосу. Месье, который из исповедальной кабинки отдал Гербо приказ отправляться в Сен-Клу. Чтобы там убить короля.

Как я мог раньше не сообразить? Что в Париже есть один, совершенно конкретный Месье, для которого перспектива появления всяких давно пропавших королей с их претензиями на престол — обязанный однажды перейти к нему — невыносима.

— Шарль, — шепчу я. — Отвернитесь.

— Что?

— Да отвернитесь же!

Я хватаю его за руку и тащу прочь. Одновременно на меня накатывает осознание простого и неопровержимого факта:

Мы только что себя обнаружили.

Глава 30 ВИДОК ВОЗГОРАЕТСЯ НЕПОМЕРНЫМ ИНТЕРЕСОМ К ИСКУССТВУ

— Давайте удостоверимся, что я правильно вас понял, Эктор.

Я опять в кабинете Видока, и он снова сидит, вальяжно откинувшись на спинку черного кожаного кресла и положив ноги на стол красного дерева.

— Итак: брат короля, граф д'Артуа, пришел к заключению, что некий молодой человек по имени Шарль Рапскеллер на самом деле — его давно пропавший племянник Людовик Семнадцатый. Вместо того чтобы предоставить молодому человеку возможность получить по праву принадлежащий трон, граф нанимает двух убийц. Двух негодяев из парижского отребья, которые, как это свойственно негодяям, убирают не того человека. Однако д'Артуа не знает об ошибке — то есть не знал до вчерашнего дня, а вчера во время прогулки он, проезжая мимо, по чистой случайности видит этого самого Шарля Рапскеллера, как тот смотрит на него невинным взглядом из-под посольского парика…

Между нами кое-что изменилось. Я больше не пасую перед его скептицизмом.

— Независимо от того, является Шарль на самом деле королем или нет, — говорю я, — есть кто-то, кто его королем считает. Именно по воле этого кого-то были убиты Леблан и Тепак. И если это так, то следует задаться вопросом: кто больше всех потеряет, если объявится пропавший Людовик Семнадцатый?

— Для начала, Людовик Восемнадцатый.

— Нет. — Я энергично трясу головой. — Король стар, болен, у него нет собственных детей, он готов принять свою участь. Больше всех на карту поставлено у графа д'Артуа. Если появится другой король, способный иметь детей, то вся семья д'Артуа в одно мгновение лишится прав на трон. И если д'Артуа не пожелает уйти по-хорошему, Франции придется выбирать между двумя монархами. Что из этого может получиться, кроме гражданской войны? Которая практически наверняка доведет до конца начатое Революцией. То есть положит конец всякой монархии, отныне и навеки. Позвольте спросить вас, — я смотрю ему в глаза, — граф д'Артуа готов смириться с подобной перспективой?

Поначалу Видок молчит. Только крутит в ладонях пустую чашку из-под кофе.

— Обвинения серьезные, Эктор.

— Знаю.

В следующую секунду он отталкивает чашку и хлопает обеими руками по столу.

— Мне нравится это, Эктор!

— В смысле, вы со мной согласны?

— Да нет, черт побери, но разве в этом дело? Вы стали думать как сыщик. Я вспоминаю, насколько робким вы были всего неделю назад, боялись собственного голоса, а теперь посмотрите, какие величественные, стройные теории вы развиваете! Я чрезвычайно горд — впрочем, довольно похвал. Скажите лучше, где вы оставили месье Шарля.

— В постели.

— Спит крепким сном невинности? Что ж, передайте ему — завтра рано вставать. Предстоит первая проверка.

В разговоре с Шарлем я старательно избегаю слова «проверка». Однако позже я не могу вспомнить, какую замену придумал. Кажется, «прогулка». А может, «развлечение»… Или «приключение»…

Так или иначе, настроение у него прекрасное. Мне с легкостью удается препроводить его в кабинет секретаря Видока, Коко-Лакура, и оставить там с колодой карт и красным мячом, чтобы не заскучал. Сам я удаляюсь в расположенный рядом кабинет Видока, где за снятой со стены гравюрой Франсуа Вийона обнаруживается отверстие в форме глаза.

Оно расположено на уровне глаз Видока, из чего следует, что баронессе де Прево, чтобы заглянуть в него, требуется подставка, и даже на ней она должна еще привстать на цыпочки.

— Что скажете, мадам? — спрашивает Видок, подавая ей руку и помогая сойти на пол.

Она медленно подходит к окну, смотрит на выбеленный солнцем купол Сен-Шапель. Наконец произносит:

— Что вы хотите от меня услышать, месье?

— Не более того, что вам угодно будет сказать.

Она деликатно пожимает плечами.

— Мне очень не хочется разочаровывать вас, — говорит она, — но вы должны понять. С тех пор как я видела дофина, прошло четверть века, и он тогда был ребенком. Не сомневаюсь, что человек столь неутомимый, как вы, месье, способен найти кого-то, кто лучше меня сумеет вам помочь.

— Ах, мадам, вы умаляете свои возможности. Разве не вы были компаньонкой и ближайшей подругой принцессы де Ламбайе?

Она одновременно взмахивает веером и поворачивается к собеседнику.

— Не знала, что вы эксперт по древней истории.

Улыбаясь во весь рот, он складывает руки на груди.

— Мы, неучи, нуждаемся в облагораживающем влиянии цивилизации, мадам. Недавно я даже начал приобретать произведения искусства.

— Ваше ремесло выгоднее, чем я предполагала.

— Вы правы, верность порой вознаграждается. Так уж сложилось, что в последнее время я хаживал по большей части в галерею Барро. Желаете взглянуть?

Склонившись, он извлекает из ящика стола картину, небрежно обернутую в мешковину, и разворачивает ее.

На картине изображены три молодые женщины в самом расцвете красоты. На них облегающие летние платья. Шеи и плечи дам белоснежны. Соломенные шляпки украшены фиалками, разбросанными с продуманной небрежностью.

— Вот видите, здесь — имя художницы, — показывает Видок. — Мадам Виге-Лебру. Это, конечно, копия — за оригинал Барро попросил бы гораздо больше, — однако все равно представляет интерес. Фигура на переднем плане, разумеется, принцесса де Ламбайе. Прелестна, не правда ли? Но возможно, на вас, как и на меня, самое сильное впечатление производит фигура женщины рядом с принцессой, у левого ее плеча. Как видите, художница оказала ей честь, изобразив обе радужки в точном соответствии с действительностью. То есть один глаз голубой, другой карий.